Прищелкнув от досады языком, Ехэй подошел к куче хлама поближе. Нет, разделаться со всем этим барахлом надо сегодня же. Злополучная ванна была, по сути дела, просто большой лоханью, до краев наполненной талым снегом и дождевой водой, стекавшей с крыши сарая. Кое-где в бурой жиже зеленели пятна тины. Ночной мороз подернул поверхность тонкой пленочкой льда, точно прикрыл ее целлофаном.
Итак, прежде всего следовало вылить воду. Ехэй надел рабочие перчатки и попытался приподнять край лохани, но безуспешно: лохань с водой оказалась очень тяжелой. Разозлившись, он присел, резким толчком накренил ванну и вдруг замер – против потока, выливавшегося на землю мутной струей, в самой ванне двигался какой-то блестящий черный предмет величиной чуть больше ногтя. Ёхэй попридержал лохань – все исчезло. Решив, что это комочек грязи, подхваченный водой, Ёхэй продолжил начатое дело. На этот раз блестящий предмет всплыл ближе к поверхности. Передвигался он, вне всякого сомнения, самостоятельно. Ёхэй не верил глазам. Вот черный комочек оказался на поверхности, и Ехэю наконец удалось рассмотреть его очертания.
– Ба-а! Да это же наша Чернозолотка! – изумленно воскликнул старик.
Он поспешно опустил лохань на землю и впился взглядом в крохотное существо. Странно, но в это мгновение он испытал такое чувство, как если бы ему довелось неожиданно встретить Рюкити.
Чернозолотка была той самой золотой рыбкой, которую прошлым летом Рюкити поймал в водосточной канаве неподалеку от зубоврачебного кабинета. Ребятишки сразу же назвали рыбку Курокин, что означает Чернозолотка. Прозвище так и закрепилось за ней: крошечная, с ноготь большого пальца Рюкити, рыбешка была настолько черна, будто ее специально вымазали тушью. Спереди – справа и слева – у нее двумя шишечками торчали глазки. Отсюда, наверно, и происходит название этой разновидности золотых рыбок – «водяные глазки». Сзади у малышки круглым веером топорщился хвостовой плавничок. Казалось, вся рыбка состоит только из головы да хвостика, больше и ухватиться не за что. Одно умиление было смотреть, как, виляя хвостиком и с усилием поворачивая непропорционально выдававшуюся головку, рыбка деловито сновала в воде. Поймать ее не составило для Рюкити особого труда.
Дней пять мальчик буквально не расставался с Чернозолоткой. Он поместил рыбку в бутыль с широким горлом и поставил этот самодельный аквариум на своем письменном столе. Во время еды бутыль переносилась на обеденный стол. Потом наступило увлечение бумерангом и пистолетом, и рыбка куда-то исчезла. Во всяком случае, в повседневной суете и заботах Ехэй совершенно забыл о ней и не вспоминал до этого утра. Старик, как это нередко свойственно взрослым, пожалуй, даже осуждал внука за его небрежное отношение к когда-то нежно любимым игрушкам.
«Прозимовать в таком месте?! Чудеса, да и только!» – Ёхэй кинулся к дому.
– Послушай, послушай, Мияко! Чернозолотка-то, оказывается, жива! – радостно объявил он жене, распахнув дверь в столовую.
Мияко возилась возле жаровни, заканчивая приготовления к завтраку.
– А-а, ты, должно быть, нашел ее в полиэтиленовой лохани? – обернулась она к мужу. Но в ее голосе почему-то не чувствовалось особого изумления. – Это Рю ее туда выпустил.
– Так ты знала?!
– Что ж, уцелела – и славно.
Получалось, что забыл о рыбке и оставался в неведении один Ёхэй.
Вслед за мужем Мияко поспешила на задний двор.
Подойдя к лохани, они присели возле нее, и вдруг Ёхэй удрученно обронил;
– Кто знает, может быть, писатели, живущие в мире вымысла, невольно сами как-то черствеют душой?…
– О чем ты?
– Я был потрясен, обнаружив Чернозолотку, да и твои слова задели меня.
– Выходит, я тебя обидела?
– Нет-нет. Тут дело во мне самом.
На этот раз Мияко не смолчала.
– Да нет уж, с профессией писателя это не связано. Ты вообще всегда отличался некоторой черствостью. Вспомни, как ты вел себя, когда мне случалось простудиться и заболеть. Нет чтобы ласково обнять и пригреть меня. Только и знал, что читать нотации: «Нельзя выходить на улицу без пальто, неразумно мыться в плохо протопленной бане…»
– Знаю, знаю. Сто раз слышал… все уши прожужжала.
– Что-то разладилось у нас с тобой. Раз уж пришлось остаться вдвоем, надо стараться жить в мире да согласии.
Мияко погрузила руки в лохань и осторожно зачерпнула воду со дня. На ладони у нее, слегка покачиваясь, лежала крохотная рыбешка. Мияко уже поднесла руки почти к самой поверхности, но рыбка вдруг проворно выскользнула между пальцев.
– Какая прелесть! – восхищенно воскликнула Мияко. – Такая крохотная, что почти не чувствуешь ее прикосновения. А тоже ведь живое существо.
– Чудеса! И сколько на свете подобных чудес! Оказаться всеми забытой, заброшенной и тихонько пережить холодную зиму подо льдом…
– Да-а… После того как Рю пустил Чернозолотку в ванну, я несколько раз приходила сюда посмотреть на нее, а потом как-то совсем из головы вон. Выходит, и я бываю черствой… – Мияко нахмурила брови.
Чернозолотка как нырнула на дно, так и оставалась лежать неподвижным черным комочком.
– Давай поскорее сменим воду, – предложила Мияко. Но Ёхэй перебил ее:
– Нет-нет. Выпустим ее в пруд, что перед твоим кабинетом.
– В пруд? Ни в коем случае!
– Почему? Раз уж она уцелела, пусть теперь подрастает в пруду. Там и кислорода вдоволь.
– Это невозможно! Ты же знаешь, там хозяйничает черный карп. Он мигом проглотит нашу рыбку. Иначе зачем бы Рю пускать ее в полиэтиленовую ванну.
– Погоди, я, кажется, кое-что придумал. Мне хочется, чтобы Чернозолотка все-таки порезвилась в пруду.
– H ты знаешь, как это сделать?
– Да, знаю.
– Что ж, полагаюсь на тебя. Смотри только, не погуби малышку.
– Что за ерунда!
После ухода жены Ёхэй продолжал наблюдать за Чернозолоткой. Трогательный вид рыбешки, деловито сновавшей в воде, помимо его воли вызывал в памяти образ внука. Что-то тревожно-загадочное почудилось Ёхэю в иссиня-черной окраске этой крохи, которую он начинал воспринимать как одушевленное существо. Старик уверовал, что радость, доставленная рыбке, обернется радостью и для внука.
4
Зубоврачебный кабинет Мияко находился метрах в ста от их дома, но территориально относился уже к другому кварталу. С девяти утра и до шести вечера Мияко вела там прием больных. Сад вокруг их дома зарос бурьяном, среди которого сиротливо высились несколько сосенок да азалия. А на пустыре возле приемной года три назад посадили садовые деревья и разбросали декоративные камни. Почти половину пустыря садовник отвел под пруд, придав ему форму причудливо изогнутого овала, напоминавшего иероглиф «сердце», написанный быстрым росчерком кисти. Затем пруд наполнили водой и пустили в него карпов: белых, красных, золотистых. Был среди них и огромный черный карп, которого теперь так опасалась Мияко.
Ёхэй почти полдня провел в универмаге. В отделе «Все для любителей птиц» было выставлено множество клеток, больших и маленьких. Но Ёхэй никак не мог найти клетку нужного ему размера.
– И для какой же птицы вам требуется такая громадная клетка? – удивился продавец.
– Да мне, собственно… Мне не для птицы.
Продавец в недоумении отошел от странного покупателя.
В конце концов Ёхэй решил купить три больших клетки, в каких обычно держат красно-синих ара или ушастых скворцов. Его замысел был оригинален и прост: разобрать каждую клетку с одной стороны и затем соединить все три клетки вместе.
– Я задумал соорудить своего рода садок и установить его в пруду, – объяснил Ёхэй жене, притащив птичьи клетки домой.
– И тогда наша рыбка будет в безопасности… – кивнула Мияко, пряча улыбку – уж очень невероятной показалась ей затея мужа.
– Мне хочется, чтобы новое прибежище Чернозолотки было не только надежным, но и просторным. А прожорливым карпам останется только таращить глаза.
Ёхэй энергично принялся за дело, в котором у него не было ни опыта, ни сноровки. Захватив с собой проволоку и щипцы, он расположился в саду прямо на прошлогодней траве и почти два дня провозился с клетками. Сначала приходилось отделять прутик за прутиком, а потом соединять их, скрепляя проволочками. Это оказалось занятием очень кропотливым. Чтобы Чернозолотка не повредила свою нежную чешуйку, нужно было очень тщательно заматывать проволоку, пряча острые концы внутрь. Ёхэй как одержимый весь ушел в работу: он даже не подходил к телефону и никого не принимал.
Торжественный спуск садка проводился в присутствии Мияко. Просторная клетка с частой серебристой решеткой была помещена в одном из уголков пруда. Выловив Чернозолотку из полиэтиленовой ванночки, Ёхэй осторожно просунул руку с рыбкой через узенькую дверцу кормушки. Лежавшая на его широкой ладони Чернозолотка сначала недовольно повертела головкой и хвостиком. Потом, очевидно освоившись, соскользнула с ладони и, покачиваясь, уплыла в простор нового мира.
– Интересно, как воспримут появление незнакомки наши карпы, – обеспокоенно проговорила Мияко.
– Пока, вопреки опасениям, как будто миролюбиво.
В тот момент, когда Ёхэй опустил садок в воду, карпы – их было штук двадцать пять – встревоженно закружились вокруг садка. Но теперь, сверкая яркой чешуей, они степенно дефилировали в струе проточной воды. Сама Чернозолотка доплыла до середины садка и, будто окаменев, застыла там неподвижно, то ли от растерянности, то ли от удовольствия. Принято считать, что, если рыба неожиданно останавливается в воде, словно замирая, значит, ей там хорошо.
Пока Мияко заканчивала прием больных, преисполненный гордости Ёхэй оставался на берегу пруда. Он испытывал давно забытое, а может быть, и вообще редкое в его жизни чувство удовлетворения от содеянного им «благого дела». По пути к дому он заявил жене:
– Сегодня вечером надо позвонить Рю!