Катя, каждый раз, когда муж приезжал домой, ходила за ним с глуповатой полуулыбкой, заглядывала ему в глаза, как нашкодивший щенок. Пыталась покормить, в чем-то ему помочь, принести-подать. Наблюдая за их общением, я замечала, что Виктора Катина нынешняя суета сильно нервировала. Он не кричал, не хамил. Но раздражение так и било от него в разные стороны. Я слишком плохо знала зятя, чтобы разобраться в тонкостях его реакций, понять, раздражаем его мы, наше присутствие в его доме, или Катя, или мы все вместе. Но он входил в дом «на нервах» и уходил отсюда таким же. Каждый раз после ухода Виктора Катя плакала, улегшись одетой на кровать в своей спальне. Потом засыпала, часа через два спускалась к нам вниз, с чуть опухшим лицом, но уже немного повеселевшая и успокоившаяся.
Это была еще один повод для моих мучительных раздумий, плохо поддающаяся мне загадка, как и мои размышления по поводу целесообразности нашей американской эмиграции. С одной стороны, я остро ощущала свою вину за превращение дома дочери в коммунальную квартиру. С другой – я не понимала, какой другой выход я могла найти. Просрочь мы полученную визу, не воспользуйся ею – и второго шанса выехать у нас бы не было. Я все понимаю: излюбленное американское «прайвеси», принятое в их обществе обособленное существование разных поколений одной семьи, да и вообще – иная, другая принятая в американском обществе дистанция даже среди родных друг другу людей. Но ведь форс-мажор же у нас, нет? Не понятно? Или форс-мажор – не достаточное основание для экстренной помощи семье жены?
Катьку вот очень жалко. Она очень послушная девочка, и всегда такой была, даже маленькой. У меня никогда не было проблем с ее поведением в детстве, в отличие от Руслана. Видимо, и Виктору она была очень послушной женой. Теперь она существовала в явном конфликте с окружающей ее действительностью. Пока Виктора не было дома, у нас была совершеннейшая идиллия. Я готовила, Сергей возился в мастерской или стриг газон перед домом. Руслан в первой половине дня был на курсах английского, вечером смотрел телевизор в гостиной – иногда вместе с отцом, - русские каналы, либо гулял со своим новыми друзьями, которые у него появились благодаря курсам. Иногда Руслан вместе с Катей отправлялись в магазин за продуктами.
Автомобильные права Руслана здесь были недействительны. По словам старожилов, получить здесь новые, американские, не составляло большой проблемы. Но Руслан сначала хотел закончить языковые курсы и на более или менее приличном уровне овладеть языком – чувствовал себя неуверенно, боялся, что остановят полицейские, например, а он двух слов не свяжет в ответ или вообще не поймет чего от него хотят. Катя же вообще машину не водила, да и не было ее у нас – машина была у Виктора, он ее забрал с собой. Поэтому поездки в супермаркет осуществлялись на такси.
Мы старались экономить, поэтому ребята ездили за продуктами в большой гипермаркет на другом конце Трентона, на выезде из города. Это увеличивало расходы на такси, зато уменьшало затраты на продукты. Поэтому в каждый такой выезд закупка была максимальной. Я составляла список, планировала бюджет и питание на неделю. Катя даже не порывалась принимать в этом участие. Сначала я советовалась с ней, все-таки она в доме хозяйка. Но после нескольких ее «как хочешь, мамочка» и «как скажешь, мамочка» прекратила эти реверансы.
Время будто повернулось вспять, и если не выглядывать за окно, где маячил совершенно не новосибирский пейзаж, то, казалось, мы вернулись на много лет назад. Сейчас повозимся на кухне и Кате нужно будет идти к себе в «девичью» и делать сольфеджио к завтрашней «музыкалке», а Руслана пора усаживать за домашнюю работу, завтра контрольная по алгебре…
Я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны, это внезапное впадение в прошлое было очень приятным, я чувствовала себя намного моложе, снова переживала ощущение наседки, выпасающей своих цыплят, – может, кого-то это чувство тяготит, но я вспоминаю эти годы как одни из самых лучших и светлых в своей жизни.