И что самое, наверное, главное – у меня было сильнейшее, непреодолимое внутреннее убеждение, что надо собираться и уезжать. Что это период моей жизни окончен, надо запечатывать его, покрывать чехлом от пыли и закрывать в эту комнату дверь. Что новая, свежевылупившаяся жизнь, с тонкой кожицей на полупрозрачных еще крыльях, ждет меня совсем рядом. И мне нужно спешить, успеть, пока она не окрепла, не оперилась и не улетела к кому-то другому, устав от ожидания.
Но что же делать с Катей… Ведь такими темпами им с Виктором и до развода недалеко. С другой стороны, а так ли уж это плохо? За фигом такой муж, который сбегает от того, что его жена решила помочь своей семье?! Если он сбегает от такой мелочи, то случись на семейном пути действительная проблема и кризис – так он вообще из виду скроется, только его и видели! Ведь даже в венчальной клятве супруги клянутся «быть всегда рядом, в горе и в радости». А тут даже до горя дело не дошло, так, мелкие неудобства, и те – временные (я ведь сразу обозначила, что мы приехали ненадолго!), а он уже сбежал.
Может, даже и лучше, что сейчас все всплыло, какой он на самом деле человек. Это убережет мою девочку от серьезных разочарований в будущем. Она красивая, молодая женщина, с удивительным, редким по нашим временам тихим и неконфликтным характером. Найдет себе кого получше, позаботливее, потерпимее. Что ж такое творится-то, перевёлся совсем мужик нормальный…
* * *
Он подарил мне весь мир. И в прямом смысле этого слова – я за время нашей любви увидела мир куда больше, чем за предыдущие годы. Не потому, что раньше мало путешествовала, а потому, что будто спала раньше. И в переносном: меня никто и никогда так не любил, и я так никогда не любила.
Он смотрел на меня, обнимал – и передо мной открывался космос, бесконечность. Жизнь начинала играть такими яркими красками, будто кто-то нашел ручку увеличения яркости изображения и именно моей картинке ее добавил. Цветы в такие моменты пахли острее, люди были красивее, небо синее и даже вода – куда мокрее обычного.
Он уезжал – и мир вокруг потухал. Силы оставляли меня. Любое, самое мелкое действие, требовало от меня каких-то невероятных усилий. Аппетита не было, еда не имела вкуса и запаха. Часто я хитрила и сокращала эти паузы без него приемом снотворных таблеток. Просыпалась, принимала душ, выпивала чаю, снова таблетка – и еще 12 часов списаны из бесполезной жизни без него.
Наверное, все это было плохо, неправильно и нездорово. Только мне плевать. Поймет меня только тот, кто хоть раз вот так любил. Сокрушительно, безоглядно и в последний раз. Ибо я точно знаю, что этот раз был последним. Осознание этой «последнести» придает всем чувствам особую остроту. Уж вы мне поверьте!
* * *
Сегодня вечером Катя сидела рядом со мной на кухне, пока я готовила. В Америке она пристрастилась к вышиванию, и, пока мы болтали, она возилась с пяльцами, на которых была натянута какая-то очередная будущая красота. На улице была непогода – холодно и ветер с дождем. Сергей, как обычно, пропадал в мастерской, Руслан был в гостиной, откуда доносились звуки что-то бормочущего на английском телевизора – преподаватель на курсах посоветовал сыну перестать так увлекаться русскими каналами и смотреть больше американских, для более плотного языкового погружения. В доме был разлит покой и умиротворение – тепло, уютный зонированный свет, пахнет едой, все дома.
Я с любовью и тревогой наблюдала за дочерью. Какая из нее жена – подросток, милый и забавный как котёнок. Это вызывало мою и отцовскую нежность – недаром с детства ее домашние имена были «Катёнок», «Катруся». Но одновременно я беспокоилась за нее: девочке ведь за 30, ненормально это. Да еще и распадающиеся эти отношения с мужем…
- Мам, а что сегодня на ужин будет?
- Я варю сейчас бульон на борщ. Какая здесь дурацкая свекла! Совершенно не тот вкус и цвет у борща, не как в России.
- У тебя все равно вкусно получается. Я, конечно, люблю готовить, но от твоей готовки так детством отдает. Приятно иногда полениться.