– Первый раз, когда он на меня дыхнул перегаром, – рассказывает Бо, – я расстроился. Однако ничего не сказал.
– Почему? – перебиваю я. – Разве это порядок – приходить на работу пьяным?
– Непорядок, конечно. Но как же я ему сделаю замечание – ведь это вызовет напряжение отношений! Потом он и работать стал хуже. Терял документы, срывал сроки… Я все не решался с ним поговорить. Жена меня ругала: почему ты его не выгонишь, он же мешает твоему бизнесу. Наконец я решился, сказал, что недоволен его работой, его поведением. Он посмотрел на меня так, как будто это я срываю ему работу. Он сказал: «Я не ожидал этого от тебя, Бо». И я почувствовал себя этаким капиталистом-эксплуататором. Мне стало не по себе. Я встретился с двумя своими приятелями, тоже владельцами небольших бизнесов, поделился с ними моей проблемой. Они мне выложили множество похожих историй. Мотив поведения у обоих в подобных ситуациях был один: чем портить с сотрудником отношения, создавать конфликтную ситуацию, лучше уж не обращать на его грехи внимания. Тут, конечно, еще и другое соображение: он ведь так дело не оставит, пойдет в профсоюз, придется что-то доказывать. Представляете, сколько новых проблем это внесет в мою жизнь. Нет, буду терпеть и дальше.
А дальше события развивались так. Бухгалтер наглел, стал выпивать прямо на работе. А потом вдруг пропала большая сумма денег. Вы думаете, хозяин подал в суд, стал добиваться справедливого разбирательства?
– Да ну, зачем нервы трепать. Я просто предложил ему деньги вернуть – те, которые остались, часть он уже потратил – и тихо уволиться.
Эйприл, жена Бо, которая ругала его за нерешительность, сама оказалась жертвой этого стремления к бесконфликтности. В ее классе, где большинство учеников вполне спокойные ребята, появился новенький. Бузотер и забияка, он терроризировал всю группу. Эйприл, устав от его выходок, пошла к директрисе посоветоваться.
– С ним нужно побеседовать, объяснить, убедить… – сказала директриса.
– Беседовала, объясняла, убеждала, – отвечала Эйприл.
– И что вы предлагаете? – спросила начальница.
– Его нужно наказать.
– Как?
– Оставить после уроков в классе до вечера.
Директриса даже вскочила из-за стола:
– Ни в коем случае! Наказание в нашей школе? Надо добиться с ним взаимопонимания.
А пару дней спустя негодник угостил своего соседа по парте чем-то «вкусненьким», подсунул ему красивый красный овощ. Это оказался чили, «огненный перец». Бедняга откусил полплода, разжевал его и… хорошо, что больница оказалась недалеко.
И тогда Эйприл отважилась на «дисциплинарное нарушение». Она все-таки оставила ученика в школе до вечера.
– И то только потому, – вспоминает она, – что директриса в этот день была больна. Она так ничего и не узнала.
Стокгольмский социолог Билли Йен, исследовавший психологию отношений в разных коллективах, тоже выделяет как важную тенденцию это стремление сдерживать свой гнев, не поддаваться агрессии. И, конечно, как необходимое условие для этого – огромное терпение. Среди многих эпизодов, которые он приводит, я выбрала один.
В детском саду две сестры Кэрин и Анна радуют воспитателей хорошим поведением: они спокойны и веселы. Но как только на пороге появляются папа с мамой, детей, что называется, словно подменяют. Кэрин вопит во все горло, а Анна бросается на пол, колотит ногами и не хочет вставать. Родители улыбаются и пытаются уговорить девочек одеться, но те продолжают буянить. Кэрин отталкивает отца, а Анна скидывает с себя курточку, которую мать уже было на нее надела. После чего обе убегают в другую комнату. Родители вытирают пот со лба, бледнеют, но продолжают сохранять достоинство. Они ни на йоту не повышают голос, не раздражаются и не ругают детей. Это продолжается довольно долгое время. Наконец дети, устав от своего озорства, возвращаются и позволяют себя одеть.
Тот же результат, по мнению Йена, только более быстрый, был бы, если бы родители отшлепали непослушных девчонок или хотя бы прикрикнули на них. Но более отдаленные последствия оказались бы совсем разными. В последнем случае дети наблюдали бы модель поведения взрослых – агрессия, расправа, раздражительность, – которую в будущем взяли бы себе за образец. В первом же, реальном, случае они увидели совсем другую норму поведения. И, став взрослыми, скорее всего унаследуют этот стиль отношений – спокойный и терпеливый.
Считается, что это свойство национального характера – миролюбие, бесконфликтность – прямо повлияло и на внешнюю политику Швеции. Почти столетие, с 1914 года, шведы не воевали. В кровавом XX веке им удалось избежать обеих мировых войн. Они не вступили в конфронтацию ни с одним государством. Конечно, добродетель эта тоже не без греха: многие упрекают Швецию в неразборчивости и терпимости к тоталитарным режимам. Ну да какой же человек безгрешен? А уж страна-то и подавно.
Рациональность
Мы едем в субботу из пригорода на вечеринку к друзьям моего приятеля в Стокгольм. Точно рассчитать время в пути трудно, поэтому выехали с запасом.
А вот и дом, куда мы приглашены к шести часам. Мой приятель (он сидит за рулем) останавливается у подъезда, отворачивает манжет куртки и смотрит на часы.
– Пять сорок семь, – говорит, затем снова включает передачу. – Поехали!
– Куда? – недоумеваю я.
– Куда-нибудь недалеко.
Мы отъезжаем на пару кварталов и начинаем нарезать круги, объезжая дом по ближайшим улицам. По дороге мой приятель раскланивается с водителем другой машины. Через пару минут он опять сигналит тому же знакомому.
– Это Хенрик, – объясняет он мне. – Тоже прибыл раньше времени.
Наконец мой приятель решает припарковаться, высматривает пустое пространство. Увы, все парковочные места заняты. Свободное есть в квартале от дома. Мы выходим из машины, и тут он начинает меня торопить: «Прибавь шагу, ведь уже без двух минут шесть».
В шесть часов пять минут все гости дисциплинированно сидят за столом.
– А где же Ларс-Олоф? – обеспокоено спрашивает хозяйка. – Может быть, с ним что-то случилось?
В этот момент раздается звонок в дверь и запыхавшийся Ларс-Олоф взволнованно объясняет, что ему пришлось припарковаться за три квартала отсюда, мобильник, как на грех, выключился, и он не смог предупредить, что задерживается на пять минут.
Это принятая норма. Люди приходят точно в назначенное время: ни раньше, ни позже. Это касается как частной вечеринки, так и делового свидания или заседания. В последнем случае в повестке дня стоит время не только начала собрания, но также и его окончания. Я наблюдаю, как отстукивает объявление о предстоящем заседании кафедры секретарша Лена (почему-то у большинства знакомых мне секретарш именно это, по-моему, чисто русское имя, но здесь меня уверяют, что оно чисто шведское). Составив объявление, Лена заканчивает: «Начало в 14. 00, окончание в 15. 45».
– Как же вы можете точно рассчитать, сколько времени продлится кафедра? – спрашиваю я. – Вы же не знаете, сколько каждый профессор будет выступать?
– Почему не знаю? – удивляется Лена. – Известно же: каждое выступление по десять минут. Не больше.
– А если меньше?
– Тогда кто-то другой может прибавить себе лишнее время.
Эта точность по предыдущему зарубежному опыту совершенно мне непривычна. Американские студенты могут прийти чуть раньше, а могут и опоздать. Во время лекции я то и дело вижу, как открывается дверь и входит какой-нибудь студент с кружкой кофе, без тени смущения садится на свободное место: это никого не удивляет. Поэтому и на свою лекцию на факультете журналистики Гётеборгского университета я спокойно прихожу на пару минут позже. Меня встречает взволнованная декан Марина Гершетти.
– Никого нет, – говорит она. – Боюсь, что объявление в Интернете не успели прочитать: секретарша разослала его только вчера.
На пороге появляется девушка и сообщает:
– Лифт не работает. Я поднималась пешком.