– Да. Потому что они полезны.
– Какой бред, – покачала головой Таша, – питаться надо тем, что тебе нравится.
– И тем, что полезно тоже!
– Ой, не знаю…
– Хватит ныть. Лучше скажи, как я узнаю твоего Эдика? Тебя уж точно не должно быть рядом.
– Мы можем проследить, как он выйдет из подъезда. Он ходит по магазинам по выходным, с утра.
– Надеюсь, что в субботу мы его и выловим. А теперь самый главный вопрос: он по-русски понимает?
– Ещё как! Говорит практически без акцента. Три года учил. Он вообще помешан на России, на истории, географии и ещё куче всего российского! А ты на английском не говоришь разве?
– Говорю конечно. Но всё-таки описать в деталях мою тонкую душу хотелось бы на русском.
– А чё её описывать? Она у тебя, как на ладони.
– Или как на лАдане, – пошутила я, – в смысле, что от неё уже почти ничего не осталось.
– У тебя всё в полном порядке! – уверила меня Таша.
– Раз так, то у меня есть к тебе просьба. Хотела попросить почитать хоть один твой рассказ.
Таша засмущалась:
– Может не стоит? Понимаешь, если ещё хоть один человек скажет, что я гоню пургу, мне…
– А ты ещё кому-нибудь давала читать кроме Эдика?
– Своей сестре давала, – призналась Таша.
– Это той, которая панк?
– Ага, – Таша улыбнулась.
– Неси сюда свои рассказы, – ласково приказала я.
Таша побежала в комнату и принесла всего три листочка.
– И это всё?
– Если ты поймёшь этот рассказ, я дам тебе другой.
– Ах, тут ещё и понимать надо? Это я люблю. Значит так, под руку смотреть не надо, я пойду в гостиную, а ты пока делай чебуреки, договорились?
Таша кивнула.
Я взяла три листика и пошла в гостиную.
Рассказ назывался:
«Вера, Надежда, Любовь»
Верочка Вопрошайко работала в библиотеке уже более десяти лет. Она очень любила свою пыльную конторку, но больше всего она обожала вторник и пятницу, когда работала «раздавалкой книг». Вечерами она возвращалась в свою одинокую комнату в коммуналке, листала любимые книги и мечтала о чём-то великом. В тот самый вторник она сидела в приёмной и раздавала книги жаждущим знаний посетителям. Его она заметила, как только он вошел в просторный холл библиотеки, снял кепочку и встал в очередь за белокурой красавицей, которой нужна была книга о венерических болезнях. Верочка Валерьевна с неприязнью взяла у блондинки библиотечную карту и указала на полку, где хранились вожделенные знания. Следующим был он – смуглый брюнет с монголоидными глазами. «Какие умные глаза! Вот бы с ним вместе написать диссертацию…» – подумала Верочка и поправила ярко фиолетовый берет на голове.
– Объектом моего исследования является судьба человека как субъектно-объектная феноменальная реальность, – с волнением произнёс брюнет, снял очки, но потом опять нацепил их себе на нос.
Верочка кокетливо, насколько ей позволяла врождённая скромность и воспитание, улыбнулась, и спросила:
– Вы имеете в виду ценностно-смысловую структуру судьбы человека и её отражение в гуманитарном самосознании?
Брюнет опять снял очки, широко, насколько ему позволяла природа, распахнул свои монголоидные глаза и, кивая, от радости, что его понимают, затараторил:
– Да, философско-антропологический анализ судьбы человека, как фундаментальная категория гуманитарного знания, а так же познание сущностной характеристики философско-антропологического подхода к судьбе человека – это очень интересный аспект, Вы не находите?
Верочка встрепенулась и, понимающе кивнув брюнету, побежала куда-то к полкам с книгами, прихватила с верхней три тяжелых тома и, указав своему новому знакомому на выход, сообщила своей напарнице:
– Я буду завтра.
– Сомневаюсь, – прошептал брюнет Верочкиной напарнице и, смущаясь, опустил глаза.
Любочка Сердцеедочка относилась к тем женщинам, которые любили деньги и красивых мужчин. А так как эти две составляющие не являлись ей в одном флаконе, как любимый шампунь и кондиционер «Голова и Плечи», она довольствовалась ими поодиночке: сегодня деньги – завтра красивый мужчина, или наоборот. Она не обладала таким широким запасом слов, как негр из людоедского племени Тумбо-Юмбо, но зато ее словарный запас более чем в три раза превышал запас Эллочки Людоедки. В основном она высказывалась междометиями, а то, что не могла выразить словами, заменяла взглядами: пылкими, жаркими, или, наоборот, снисходительными и пренебрежительными.