Не могли бы мы поговорить?
И стрельнул глазами на Скобелева. Тот поднялся и вышел: секретничайте, давайте, мол! А Дима рванул с места в карьер:
– Иван, у меня к вам деловое предложение. Вы играете в доле со стариком? Он, конечно, самородок, но неграмотен до ужаса, – закончил чуть ли не церковноприходскую школу. Я слышал, что вы математик-профессионал. Я же заканчивал тот же МГУ, но экономфак. Я профессионально умею анализировать цифры, так же как и вы. Не хотите объединить со мной усилия?
– В чем?
– В поиске универсальной системы игры.
– Опять сетка?
– Назовите ее так. Скажу, не хвастаясь, что уже продвинулся до известной степени.
– Ничего об этом не слышал.
– Скажем так, я свои успехи не афиширую. Вы как математик знаете, что такая работа требует времени и постоянного совершенствования. Объединив наши усилия, мы могли бы создать уникальный инструмент.
– Если у вас есть успехи, зачем вам моя помощь?
– Для ускорения работы. Расчеты громоздки и непросты.
– А зачем вам, Дима, сетка?
– Что за вопрос! – он был слегка шокирован. – Вы игрок, и спрашиваете такие вещи!
Поневоле я вспомнил недавний разговор со стариком.
– Я, Дима, игрок недавний, и то случайный. Я математик-аналитик, специализировался на теории вероятности. Мне просто скучно забрасывать каждый раз один и тот же невод. Я на каждую игру делаю расчет, исходя из текущей статистики. И результат меня устраивает.
– Особенно если смотреть на сегодняшнюю цифру в ведомости… Но все же, не боитесь вы, что попадете в "черную полосу", невезуху, грубо говоря, и потеряете все?
– Исключено. Я не зарываюсь. А теряют все, только когда зарываются. Это свойственно игрокам, но я-то не игрок. Вон Иван Иваныч – тоже не зарывается и не проигрывает годами.
– Ах, у него чутье на номера буквально звериное!
– Ну, не сказал бы, что он на уровне инстинктов. Я видел его за работой, знаю методику. Ничего сложнее арифметики, но эффективно! Исписывает каждую неделю гору бумаги, но результат вы знаете.
– Но это ж столько мороки каждую неделю! Головная боль, страх ошибиться! Вам не хотелось бы обеспечить себе жизнь без риска?
Он совсем разошелся, вожделея халяву: щеки пошли пятнами, скулы натянулись.
Не люблю жадных.
– Если вам, Дима, думать напряг, играйте в "Русское лото".
С этим я его и покинул.
В кассе мне выдали пластиковую карточку "Виза". В ближайшем банке я снял треть суммы и перевел на такую же карточку Скобелеву. Старику приходилось иметь дело с виртуальными деньгами. Разговор с Димой я передал от слова до слова и в качестве комментария получил пару хороших матюков.
– Куда тебе? – спросил он, когда процедуры закончились. – На Ярославский? Или давай тебя отвезу домой, в твое Кучино.
Но я не хотел ехать домой сразу. Я назвал адрес одного ювелирного салона на Садовой. Там я купил серебряное колье в виде цветочной гирлянды с зелеными камушками. Эксклюзивное изделие некоего мастера Капырины, как значилось на этикетке. Мастер Капырина свое дело знал хорошо и ценил свой труд недешево. Но если есть возможность подарить моей Марии самое лучшее, это надо сделать. Ей не шло золото и необыкновенно шли зеленые камни – к глазам и волосам, а черненое серебро прямо льнуло к смуглой коже. Я ловил себя на мысли, глядя на цветочный чекан, что если бы умел, то сам изготовил бы ей что-то подобное. Ну изготовить не умею, сумею хоть подарить…
Держа в руках длинный бархатный футляр, я то открывал его, то закрывал. Иван Иваныч поглядывал искоса из-за баранки.
– Это ты жене?
– Жене.
– Давно женат?
– Полгода.
– Блондинка, брюнетка?
– Жгучая!
– Красавица, наверно?
– С ума сойти!
– Сходи, сынок: так-то с ума сходить еще никому не вредило…
Он довез меня до дома и высадил у входа в магазин – сам догадался, что это мой магазин. Я не конспирировался от старика.
Ноябрьские ранние сумерки окутывали дом. Светило единственное окно – на кухне.
По лестнице плыл запах кофе. Мария была одна. Максим мотался по базам, как собачий хвост, Колька уехал к деду Федору. Замечательно. И платье на ней было зеленое, фасон его неопровержимо свидетельствовал о своем тропическом происхождении.
– Как дела? – спросила она, скашивая глаза на бархатный футлярчик.
– Плакать не будешь?
– Не буду, – потупилась и наигранно надулась.
– Тогда повернись спиной и закрой глаза.
Она послушно подставила полуголую спинку. Мудреная застежка плохо поддавалась.
Потом, положив ладони поверх глаз, чтоб не подсматривала, подвел к зеркалу в коридоре. Отпустил глаза и включил свет.
Выглядело даже лучше, чем я думал. Положительно, ничто не могло быть для нее слишком хорошо.
– Нравится? (Короткий кивок, глаза опущены в пол). Тогда, мама Мария, поцелуй муженька!
Ей и хотелось, и не хотелось, она даже попыталась спрятать лицо, застенчивая притворщица. В конце концов мы оказались целующимися в коридоре перед зеркалом.
Я, как глухарь, перестал и видеть и слышать, когда привел в себя негодующий мальчишеский фальцет от двери:
– Маленькие, что ли, закрываться надо! – и звук хорошего подзатыльника. Это дед Федор учил мальца хорошим манерам. Сам старик был слегка смущен, и Мария тоже,- встрепенувшись, поправила платье (черт, когда это я успел задрать подол? Сам не помню), вся пунцовая, побежала дедушку встречать.
Пили на кухне кофе с пирожными и коробок сладостей снарядили бабушке Зюльме. И еще я подковыривал над шурином: что, завидки взяли? А вот женись сам! Колька отругивался беззлобно. Мария хвасталась подарком деду.
Удивительный был вечер. Объяснение без слов. Шажок от женщины – моего хорошего товарища к моей женщине. И не серебряное колье тому причиной. Это мы поняли. И разговоров на эту тему не заводили.
Началась зима – противная, с резкими перепадами температуры, то морозная, то слякотная. На жизнь жаловаться было грешно – на погоду разве что. Магазин благополучно пережил годовой отчет и вообще торговал очень бойко, поскольку покупатели, как везде в мире, смекали быстро разницу в цене, хотя бы и грошовую.
В каморке, приспособленной под контору, царствовал Абрам Моисеевич: взял на себя всю бухгалтерию. Я же чем дальше, тем меньше уделял внимания предприятию и после непременного утреннего рейса по оптовым рынкам садился за компьютер.
Максим тоже мне помогал, хотя с магазином был занят куда больше моего. И напрасно на себя ворчал – "голова еловая". Он вовсе неплохо соображал, уж всяко дело лучше Димы. Принципы объяснять ему не надо было, по готовой схеме работал четко, перелопатил массу черновой работы, оставляя мне время и силы работать над этими самыми принципиальными схемами. И, конечно, над текучкой. По части текучки он "плыл": каким-то непостижимым образом при использовании одних и тех же формул у него возникали совершенно иные цифры, чем у меня. Цифры Максимовы "не шли", как говорил Иван Иваныч, и он махнул рукой, делая то, что получалось, и уяснив мой категорический запрет на самодеятельность в игре.
Слушал он меня беспрекословно. Если в магазине наши доли шли на равных, то в лотерейном предприятии он был младшим компаньоном. Покладистым, исполнительным, не создающим проблем. Он исправно получал свою третью долю. Скажете, его интеллектуальный вклад не стоил трети? Возможно. Но он обеспечивал надежный тыл, и это дорогого стоило. Я же говорил, я не сквалыга.
Еще одним полноправным компаньоном стал Колька. Не удивляйтесь. Во-первых, принцип консиденции дал все-таки он. Во-вторых, энтузиазм его был беспределен и вера в меня тоже. В-третьих, это был формальный повод выделять деньги Марии, которая к нашему лотерейному предприятию никаким боком не относилась. Сестра являлась официальным опекуном, так что отказаться от братнего заработка права не имела. Доля девочки в магазине была небольшой, денег у нее самой было не густо.
Подарки подарками, а с чем она останется, если, не дай бог, я ее около себя не удержу? Оставлять Кольку на жалованье я мог сколь угодно долго. Макс давно "въехал" в ситуацию и всячески подыгрывал.