Тут – то эти четверо и возникли, как из-под земли.
Но у Миши в руках был ящичек с инструментами, и из этого ящичка высовывались два топорища: одно большое, другое поменьше. Не глядя, он потянул большее и перехватил топор поудобнее в руке.
Ребята замялись и стали переговариваться, не стесняясь, но Колька-то глухим не был. Он выбрался из уборной, встал за отцовскую спину, взял маленький топор и бестрепетно приготовился увидеть то, что последует.
Миша поставил сына под левую руку и пошел напролом.
Мальчики и попятились. Драться-то, конечно, они должны были уметь хоть немного, иначе какие же они "быки". И противника оценивать тоже. Здоровенный мужик, ни капли страха в полинялых голубых глазах, топор держит ловко, привычно и ясно ежику, что если рубанет, то как следует. Голову под топор совать "быки" обычно не любители. Так что волей-неволей им пришлось расступиться, и Колька, развернувшись, шел пятом, чтоб предупредить отца в случае нападения сзади.
Так они вышли на платформу, где было многолюдно: народ валил домой в пригород по окончании рабочего дня. Эскорт затерялся в толпе.
Тащить домой "хвост" не хотелось. Надеяться на то, что сами отстанут, не стоило.
Конкины пристроились к подошедшему поезду. Толкотня, давка, Мишаня, стреляя глазами направо и налево, делал вид, что рвется к дверям. Потом вдруг резко свернул и, таща Кольку за собой, шмыгнул за станционную будку.
Я представляю, как матерились "шестерки", потому что из четверых трое оказались уже в вагоне, битком набитом, и выбраться из него уже не могли, поскольку поезд тронулся. Четвертый, оставленный сзади для страховки, оказался в одиночестве.
Вгорячах он метнулся за объектом преследования за угол кирпичного строения.
Зря он это сделал. За углом его встретили – нет, не топором, но вполне квалифицированной плюхой. Потом отец с сыном, спрятав топоры во избежание неприятностей, быстренько добрались до стоянки такси и приехали домой "с ветерком".
Новость ошарашила. Я в принципе согласился с выводами ребят. И с тем, что наводку, кроме Димы, дать некому. И приписал это к его счету.
Ясно было из этого одно: оба Конкина, и старый, и малый, из игры выбывали.
Колька ныл и куксился:
– Ну как же? Я же ни на столечко не испугался!
"Зато я испугался"! – отрезал Миша. – "Олух! Только дураки ничего не боятся. Не боишься? Значит, дурак".
Сам он благоразумно решил вообще несколько дней в Москву не ездить и переждать.
Что и было одобрено.
Уже совсем на ночь глядя, часов в десять, позвонил Абрам Моисеевич.
– Николенька, друг мой юный, меня сегодня доконал-таки какой-то твой приятель.
Он целый день тебя домогался.
– Какой приятель? – пробурчал расстроенный Колька.
– Чести не имел быть по чину представленным. Но просили настоятельно передать, что по важнейшему делу Сережа будет часов в девять.
Сереж в Кучино пруд пруди, и после такого денечка было не до ребячьей суеты, поэтому поблагодарили Штеренгорца за заботу и пошли спать, забыв про настырного приятеля.
И напрасно. Утром, еще не доходя девяти часов, этот Сережка снова нарисовался.
Его привел опять-таки Абрам Моисеевич, когда Колька на кухне исполнял свою обязанность – молол кофе.
– Николенька, получите своего нетерпеливого друга. Он вчера выщипал мне всю макушку, а сегодня вознамерился проесть образовавшуюся плешь.
И ушел, оставив в кухне Кольке совершенно незнакомого паренька тех же примерно лет.
– Ты, что ли, Колька? – спросил он сумрачно. – Дело есть.
– А ты, значит, Серега? Кофе будешь? Нет? Ну и зря. Какое такое дело?
Тут Серега снял с шеи шнурок с какой-то хитро свинченной ладанкой, раскрыл ее, достал бумажку и отдал.
Колька бумажку развернул и сделал круглые глаза. Потом он заложил в рот два пальца и свистнул оглушительно, что в доме вообще-то категорически возбранялось.
Зато все пулями вылетели на кухню, где парень одной рукой схватил связника за рукав, а в другой держал секретное донесение.
Оно было кратким. Номер телефона и приписочка: "абоненту 424". Ничего больше, даже подписи. Да в ней не было и нужды. Даже Колька с одного взгляда узнал руку Скобелева: "4" у старика была неподражаемая, словно перерисованная с печатной.
Посланец, к которому мы приступили с расспросами, был краток и точен. Записку эту ему дал дед в очках, не в Кучино, а в Москве. Разыскать велел именно пацана и передать записку ему лично. Безошибочный нестандартный расчет – кто из взрослых обратит внимание на междусобойную ребячью возню! И мы вчера не обратили, и Марик с Димой, стопроцентно, купились бы на этот трюк.
– Заплатил сто тысяч и сказал, что там, куда записку надо доставить, дадут еще столько же.
Я дал двести, и гонец, до соплей довольный, ссыпался по лестнице чуть не через голову.
– Жив курилка! – вздохнул облегченно Максим. – Где ж он есть-то? Это номер пейджера. Он домой не поехал, наверное?
Дурацкий вопрос, не требующий ответа.
– Даже если сняли наблюдение в подворотне, все равно у соседей периодически спрашивают, не появлялся ли старик. Деньги он забрал, можно не экономить и снять квартиру.
– Кстати о деньгах, – зацепился Максим, – тебе не кажется, что часть этого выигрыша – твоя или даже наша? Какие бы чудеса старик не творил по части разгадывания подвохов, без квалифицированно сделанной основы у него долгие годы ничего не выходило. Если бы тут кое-кто не сделал каторжную работу… Что скажешь?
– Полагаю, то же самое, что мог бы сказать и он сам. Иначе незачем ему было бы и обнаруживать себя перед нами.
– Чего ж он не позвонил-то? – встрял Колька. – Развел страсти, вылитый Штирлиц.
Телефон-то наш он знает.
– В том дело, дружочек, – сказал я, отвечая не столько ему, сколько Максиму, – что он предполагал, что за нами могут следить, во-первых, и прослушивать телефон, во-вторых. В первом ты, кажется, убедился. Второе сложнее, поскольку в этом пруду Марик не самая большая рыба. Но под два миллиона зеленых – это кусок, ради которого могут подсуетиться. Если бы нас выследили, подсадить жучка – дело техники. Телефон параллельный с магазином, а там проходной двор.
– А давайте подождем до вечера, отключим аппарат в магазине и позвоним, – предложила Мария.
Идею не одобрил никто. Если бы нас выследили, дело не ограничилось бы "жучком", у выхода тоже залег бы дозор, как у Иван Иваныча на старой квартире. И ждать до вечера никому терпения не хватало.
Звонок после некоторых препирательств поручили Кольке. Он должен был сообщить операторше пейджера для абонента 424, что на наш телефон следует звонить с одиннадцати ночи до семи утра. Что и было проделано с самым торжественным видом.
Все дела валились из рук в этот день. А вечером, по укоренившейся уже привычке, сели смотреть розыгрыш тиража. И вот, нате вам здравствуйте: "Счастливая пятерка" взяла Джек-пот. Одна из тех карточек, что пытались отнять у Миши на станции "Новогиреевская".
Миша хмыкал и разводил руками. Максим и Колька тоже "чесали репы": как получить выигрыш, если у конторы, как пить дать, будут караулить? Бросать деньги жалко было – не ворованные же они! Потом пришло в голову, что вместо нас никто деньги не может получить. Если карточку предъявить может любой, то чек – только тот, на кого он оформлен, а с кредитной карты снимет деньги только тот, кто знает код.
– Может, я получу? – спросил Максим. – Я тоже играл на Шаболовке иногда, почем Дима знает, кто выиграл?
Я был склонен считать, что таки знает. Если Любаше было приказано следить за профсоюзной и моей лично игрой, то Вася с Шаболовки наверняка получил такое же указание насчет глухонемого с мальчишкой.
Самое толковое предложение внес Миша, посмотревший на наши разговоры: "Горит оно – получать немедленно? Думаешь, весь месяц дежурить станут? Позже получу!" Позже – это означало после нашего отъезда из Москвы. До него оставалось чуть больше недели, если не случится ничего неожиданного, с нами или Иван Иванычем.