– Дед, ты что? – взвыл бедолага. – Ошалел?
– Сам ошалел, совесть потерял! Кто второй месяц ни хрена не приносит? Кто наши номера Косте-громиле продавал? Сядь и нишкни. С тобой отдельный разговор, вылетишь ты в два счета за эти штуки.
– Нет, как это вылетишь? – завертелся обиженный Юрий Палыч. – У нас и так народа некомплект, потому что Димку ты, Иван Иваныч, отшил, а Ваня пока на проверке и будет играть, нет ли – неизвестно. И потом, мои деньги в общем котле не кончились!
– Ваню не замай, как не он у тебя списывает, а ты у него номера воруешь, а за это по шее полагается, и ты знаешь. А твои пять лимонов выну и отдам. Что скажешь, Толя?
Толя был, как я уже знал, казначеем профсоюза и правой рукой босса. Отставной военный, большой аккуратист, вел безразмерной величины тетрадь, в которой записывалось, сколько сыграли, сколько получили (со знаком плюс или минус), сколько кому выплачено из общей добычи (как у пиратов Карибского Моря!) и какая сумма осталась в резерве. Тридцать процентов выигрыша шло на специальную банковскую книжку. Оттуда брались деньги на игру, если долго не везло и оборотные средства иссякали. А если сумма превышала определенную отметку, излишек распределяли между компаньонами в какой-то пропорции, которая раз от раза менялась в зависимости от успехов того или другого игрока.
Точных сумм я, конечно, не знал. Но, судя по тому, что тратилось на еженедельные ставки, профсоюз не бедствовал. Начиналось же все с пятидесяти тысяч с носа, еще в девяносто втором, в год начала "Лото миллион", когда Иван Иваныч организовал в то "анонимное общество" Равиля и Толю, старых "спортлотошников".
Какими-то неведомыми путями старик, неоспоримый авторитет, пришел к выводу, что наилучшим образом такое общество функционирует, если в нем шесть членов. Но когда я впервые появился в павильончике, профсоюз переживал, если можно так выразиться, кадровый кризис. Заседания проводили пятеро, и скоро численность грозила уменьшиться до квартета. Потому что Толя присоединился к боссу:
– И правда надоел, старое помело. Вон Валерка как пиво бросил, так и машинку стиральную жене купил, а почему? По номеру железно каждую неделю. Мы тут стараемся, а он на халяву хочет.
– Ну вы что, вы что! – замахал руками обвиняемый во всех грехах. – Невезуха одолела! С кем не бывает!
– Не везет тому, кто сам не везет, – резюмировал грозный босс. – Терплю еще месяц. А что до некомплекта, знаешь сам: только свистни. Таких, как ты – косой десяток.
Явившись через неделю на привычное уже рандеву, я знал уже, что выиграл, хотя и совсем немного. Общий счет оставался пока не в мою пользу, потому что в первой развернутой ставке уж очень много потерял. Но положение начало выправляться, так что начал я с шутки:
– Иван Иваныч, не взять ли вам фамилию Гусман? Говорят, к везению?
Иван Иваныч был, однако, не в духе.
– Замолчи насчет везения,- отрезал он. – Что работал – сразу видно. Но работа на другой манер. Ты, Ваня, погоди пока с данными: у нас заседание месткома.
И при этом как-то хмуро посмотрел на соседний стол. Там сидели два молодых человека. Оба выглядели очень стильно, но стиль был контрастным.
Один был типичный "бык", таким же точно платил налог наш магазинчик. Они все на одно лицо, и лицо это было, по выражению Максима, в три дня не оплюешь – такой оно ширины. Необыкновенно толстая морда плавно переходила в необыкновенно толстую шею и далее – в необъятно крутые плечи. "Бычья" униформа тоже выдерживалась строго: с головы до пят затянут в турецкую кожу, ботинки на подошве с протектором. С шеи свешивалась цепь такой толщины, что хоть на велосипед, а на мясистых пальцах сидели золотые блямбы в количестве девяти штук.
Ничего занимательного на морде написано не было, только выражение туповатой настороженности. "Погляди вокруг себя – не надул ли кто тебя?" Второй молодой человек был ростом повыше, раза в два потоньше и вид имел безукоризненно холеный, англизированный через посредство дорогого твида и суперэлегантного галстука, ужасно деловой и несколько томный. Нежное лицо с розовой кожей пыталось изобразить олимпийское спокойствие и даже подобие высокомерия, но удавалось это не очень хорошо. Незабвенный Кувалда сказал бы о нем, прищурившись презрительно:
– Maricon!
Что ни говорите, это слово куда шире и ёмче, чем его литературный русский перевод. "Педераст" означает только сексуальную ориентацию. Maricon, помимо этого, классифицируется как хлюпик, хныкса, человек неосновательный и ненадежный.
Одним словом, пидор. И этот перевод получается абсолютно точным.
Оба молодых человека неотрывно смотрели на наш стол, где Иван Иванович проводил обычную еженедельную "раскрутку": мордатый мерно, как всамделишный бык, пережевывал свой "Орбит" без сахара, томный по временам нервно теребил папочку.