- Что за печки, что за дымоходы? Все у них не как у людей. Вот в избе у бабки...
A барон лежал распростертый на холодном полу и тщетно ждал, когда князь Григорий вновь заговорит с ним.
- Жаль, что так скоро удалился, - вздохнул Альберт, медленно подымаясь с пола. - Но на случай, ежели явится вновь, надо будет составить списочек вопросов. Вопрос первый: где хоронить кости Марфы? Вопрос второй... Барон подошел к небольшому столику наподобие конторки, стоящему в углу спальни, и, обмакнув гусиное перо в чернильницу, принялся что-то черкать на листке пергамента.
***
На столе стоял кувшин водки и кое-какая незатейливая закуска. За столом сидели князь Длиннорукий и Соловей-разбойник, причем Петрович ерзал на табуретке и то и дело вскакивал - давали знать недавние ранения. Длиннорукий был уже изрядно "под мухой", но еще не утратил некоторых способностей к рассуждениям.
- Чую, что бросили нас наши дорогие хозяева, - говорил он, размахивая куском соленого огурца. - Послали сюда вместе с этими полоумными наемниками, и все, и справляйтесь, как можете.
- Уползать надо, - мрачно проворчал Петрович. - Покаместь бить не начали.
- Ну, уползти-то мы еще успеем, - отхлебнул Длиннорукий из кружки и закусил огурцом. Петрович выпил залпом и не закусывая. - Да, так ты говорил, что к Виктору какая-то баба пришла, - продолжал князь. - Ну-ка, расскажи, дружище Петрович, что это за баба и что он с нею, хе-хе, делал!
- Да не баба, а молодая девка, - нехотя ответил Соловей.
- O, да так это ж еще лучше! - скабрезно захихикал Длиннорукий. - Ну-ну, и что же?..
- Да ничего. Там через скважину не подглядишь.
- Ага, значит, нарочно скважину заткнул. Но ты хоть подслушал-то? Это вообще замечательно - когда не видишь, такого можно себе напредставлять! - Князь противно потер пухленькими ручками. - Ай да Виктор, а я-то уж грешным делом начал думать, что на девок у него, хо-хо, не стоит. Ну-ну, значит, завалил он ее на лежанку...
- На какую еще лежанку? - пробурчал Петрович. - Он же принимал ее у себя в рабочей горнице.
- O, ну так это же просто прелестно! - пуще прежнего обрадовался Длиннорукий. - Завалил прямо на стол...
- Ну причем тут стол? - озабоченно потер ноющую задницу Соловей. - Они же там не одни были, еще и Теофил...
- A-а, так они ее вдвоем! - расплылся в скабрезной усмешечке Длиннорукий. - Что ж ты мне сразу не сказал? Мы бы пустили золотое яблочко по тарелочке и посмотрели, что они там вытворяют!
- Да ничего они не вытворяли, - не вытерпев княжеских похабствований, топнул ножкой Петрович. - Просто разговаривали, и все.
- Ну и дает, однако же, наше Высочество, - разочарованно протянул Длиннорукий. - Привел к себе на ночь глядя молодую девку - и разговорами потчует. - Князь подлил себе и Соловью еще водки. - Ну и о чем же таком они говорили?
Петрович выпил, занюхал надкушенной луковицей и наморщил лоб, пытаясь вспомнить:
- Говорила-то больше та девица. И такую околесицу несла, что у меня аж уши завяли. Будто бы она - бывшая лягушка, которую поцеловал какой-то Иван-царевич Покровский, и она сделалась княжной...
- Что? - вскочил Длиннорукий как ошпаренный, едва не опрокинув кувшин с остатками водки. - Я должен немедля передать об этом в Белую Пущу!
- Да они ж тебя засмеют, - хмыкнул Петрович. - Скажут, совсем с крыши князь съехал, уже всякие сказки рассказывает.
- Это не сказки, - стукнул Длиннорукий кружкой по столу, - а самая истинная правда!
- A я чего-то припоминаю, - почесал задницу Петрович. - Еще в самый первый день, как мы сюда прибыли, я тогда подслушал разговор этой сволочи боярина Василия с его дружками о какой-то лягушке да об Иване-царевиче. Стало быть, все это и впрямь не сказки?
Князь внезапно успокоился:
- A правда, куда торопиться? Завтра с утра на свежую голову все и передам. Ну и что еще твоя княжна рассказывала?
- A я больше ничего не услышал, - горестно вздохнул Петрович. - Тут на меня снова тот изверг набросился!
- Какой еще изверг?
- Да кот, чтоб ему пусто было!
- Опять кот, - проворчал Длиннорукий. - Тебе, братец, пить меньше надо. Или больше закусывать.
- Вы мне никто не верите! - взвизгнул Петрович. - A он меня, сука, снова цапнул! - И Соловей, задрав штанину, продемонстрировал совсем свежую царапину на правой ноге.
Длиннорукий лишь вздохнул, а Петрович опрокинул в себя еще одну кружку и, пригорюнившись, затянул старинную разбойничью песнь:
- Эх, на царь-городской на дороженьке
На телегах богатеи ездиют,
Со колесами да позолоченными,
Да с серебряными бубенчиками.
Едут мироеды-грабители,
Бедного люда угнетатели,
В шубах с воротниками бебряными,
C золотыми перстнями, с побрякушками.
A мы, да удалые разбойнички,
Их пограбим, заберем бубенчики,
Да шубы дорогие с побрякушками,
A самих перережем, грабителей,
Трудового народа угнетателей...
***
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Грендель вел Дубова по узкой тропинке. Уже рассвело, и Василий с немалым интересом поглядывал на окрестные болота, которые теперь не казались столь зловещими и враждебными, как в утро того памятного октябрьского дня, когда они волчьими тропами пробирались в Белую Пущу по душу князя Григория. И хотя с Гренделя было снято заклятие, бывший оборотень сохранял кое-какие способности и повадки волка. Вот и сейчас он то и дело поводил носом и как будто ощущал некую опасность.
- Надобно поостеречься, - наконец сказал он своему спутнику.
- A что, здесь опасная трясина? - забеспокоился Василий. - Или опять змеи?
- Хуже. Чую дух чужого человека.
- Может быть, Ивана-царевича? A то и самой Марфы!
Грендель ничего не ответил и двинулся быстрее, продолжая то и дело прислушиваться и принюхиваться.
Вскоре путники вышли к равнине, расчерченной канавками и "грядками", но с противоположной стороны, нежели накануне Покровский.
- До памятного знака здесь напрямую не доберешься, - пояснил Грендель. Пройдем по соседней "грядке" и попробуем разглядеть, что там и как.
Однако не успели они сделать и нескольких шагов, как сзади раздался грубый окрик:
- Стоять и не двигаться!
Дубов оглянулся - в самом начале "грядки", по-гестаповски расставив ноги, стоял здоровенный наемник с "калашниковым" наперевес.