— Так слезайте же, сенатор, — испуганно произнесла ближайшая старушка. — Ведь так, на ящике, вас наверняка заметят с шоссе.
— Прятаться — не в моих принципах! — гордо сказал сенатор. — Мы живем, слава богу, в свободной стране, а не где-нибудь за стальным занавесом! Никто не заставит меня пойти против убеждений. Пусть сюда придут хоть все танки генерала Шизофра! Я буду тверд и незыблем, как скала!
Генри поглядел на торчащую в стороне рекламу авиакомпании. Лиз уже сидела на ее вершине.
— Послушайте, сэр, — сказал Генри, — а может быть, вы хотите, чтобы вас силой привели на заседание?
— Что вы говорите? — возмутился Портфеллер. — Я друг народа! Поэтому я пришел к нему в тяжелую минуту жизни!
— Что ж, тогда ваш визит к нам можно считать историческим! — усмехнулся Генри и сказал землякам: — Леди и джентльмены! Вы слышали? В этот трудный для себя день наш сенатор решил оказаться среди избирателей! Как трогательно! Гип-гип!
— Гип-гип! — подхватило несколько голосов.
Пухленький Портфеллер церемонно поклонился во все стороны, отчего ящик под его ногами жалобно заскрипел.
— Сейчас нашего дорогого сенатора, конечно, приметят и препроводят прямехонько в сенат, — продолжал Генри. — Но наш верный друг мистер Портфеллер будет ни при чем. Избиратели (то есть мы) засвидетельствуют, как его силой повлекли на это заседание! А так как не в его принципах сопротивляться насилию, то и закон Шкафта будет принят, и доверие избирателей сохранено! Ловко придумано, сенатор!
Тут наконец до горделиво озирающегося забастовщика дошел смысл тирад Кларка. Портфеллер несколько минут хлопал глазами, а затем, глубоко вздохнув, завопил:
— Не слушайте этого смутьяна, дорогие мои! — Он проникновенно прижал толстенькие ручки к груди. — Я всегда с вами! Ваши беды — мои беды!
— Лучше, если бы было наоборот, — резюмировал Генри, — наши беды пусть будут вашими, а ваши — нашими. Оставайтесь жить с нами, здесь, а ваш особняк в Адбурге отдайте под жилье рабочим…
— Он красный, клянусь богом! — воскликнул Портфеллер, воззрившись на Генри. — Эти бунтовщики везде! Опасайтесь их, дорогие мои друзья!
В этот момент откуда-то сверху неожиданно раздался громкий свист. Лиз, по всем правилам мальчишечьего братства, сунув пальцы в рот, подала сигнал, приметив, как у поворота на шоссе остановилось несколько автомобилей.
— Друзья, к нам в гости пожаловала полиция! — крикнул Генри.
Избиратели исчезли так мгновенно, словно провалились сквозь свалочную труху.
Портфеллер, убедившись, что его белый костюм давно уже примечен молодчиками Шизофра, облегченно вздохнул и с неожиданной для себя легкостью соскочил с ящика.
Лиз ящерицей сползла с рекламного щита. Это служило сигналом для ребят. Рэд и Ной могли начинать отвлекающую операцию, известную нам под названием «Запуск кота на орбиту».
Генри одобрительно кивнул головой.
— Вы, мистер… — сказал Портфеллер Кларку, — простите, не знаю вашего имени…
— Просто избиратель, — уточнил Генри.
— Так вот, чтобы вам не оказаться просто арестантом, — по-отечески нежно сказал Портфеллер, — выбросьте из головы всю эту агитационную чепуху.
— Я уже старался, — вздохнул Генри, — но ничего не получается.
Где-то вдалеке раздался истошный многоголосый лай. Сенатор вздрогнул.
— Это охотятся за мной? — испуганно спросил он. — От моих друзей из лево-правой можно ожидать чего угодно!
— К сожалению, не за вами, — учтиво сказал Генри. — Это — за котом. Простите, сенатор, сюда идут. Ого, сколько их! Мне нечего делать в таком избранном обществе. Желаю вам, сэр, быть счастливо доставленным в сенат. Передайте привет коллегам!
Генри завернул за ближайшую афишу, потом сделал еще несколько шагов и забрался… в фонарный столб.
Не удивляйтесь, пожалуйста, этот столб не был столбом. Просто так ловко была свернута из серой фанеры труба — бренный остаток некогда великолепной рекламы телеграфного оборудования фирмы «Суккен и сын». Труба была тесновата, но достаточно удобна для наблюдения: сквозь пробитые гвоздями дырочки можно было отлично видеть все происходящее вокруг.
…Сенатора окружили одетые в штатское полицейские. Портфеллер некоторое время протестующе жестикулировал, а затем покорно побрел к машинам.
— Я не сопротивляюсь только потому, что это не в моих принципах! — донесся до Кларка прощальный вопль сенатора. — Я подчиняюсь грубому насилию! Кстати, — вдруг спокойно и деловито произнес Портфеллер, — а сколько сенаторов еще не поймали?