— Но ты сохранила эти письма?
— Ну, я не собираюсь предъявлять их в суде, если ты об этом.
Молли стояла, медленно вытирая стаканы розово-лиловым полосатым полотенцем и рассматривая их на свету, прежде чем поставить на место.
— Что же, я так устала от всего этого, что не думаю, что когда-нибудь еще захочу во все это погрузиться снова.
— Но, Молли, мы же не можем так поступить, правда? В течение многих и многих лет мы были коммунистами или почти коммунистами, или чем-то в этом роде. Мы не можем вдруг сказать: «Ой, ну ладно, как-то мне все это надоело».
— Как это ни смешно, но мне это действительно надоело. Да, я знаю, это странно. Два или три года назад я чувствовала себя виноватой, если не отдавала всякую свободную минуту тому, чтобы что-нибудь организовать. А теперь я просто хожу на работу, остальное время ленюсь и делаю что хочу, и вовсе не чувствую себя виноватой. Мне все это стало безразлично, Анна. Просто безразлично.
— Это не вопрос вины. Это вопрос понимания того, что за всем этим стоит. — Молли не ответила, поэтому Анна быстро продолжила: — Хочешь послушать про Колонию?
Колонией они называли группу американцев, по политическим причинам живших не у себя на родине, а в Лондоне.
— Господи, нет. Они мне тоже страшно надоели. Нет, я хочу послушать только про Нельсона, вот он мне нравится.
— Он пишет американский шедевр. Он ушел от жены. Потому что она была слишком нервной. Нашел себе девушку. Очень хорошую. Пришел к выводу, что она слишком нервная. Вернулся к жене. Пришел к выводу, что она слишком нервная. Ушел от нее. Нашел другую девушку, которая пока еще не стала слишком нервной.
— А остальные?
— Так или иначе, все так же, так же, так же.
— Ну, тогда давай это пропустим. Я общалась с американской колонией в Риме. Ужасно они жалкие и несчастные.
— Да. Кто еще?
— Твой друг мистер Матлонг. Помнишь, африканец?
— Конечно помню. Ну, сейчас он сидит в тюрьме, поэтому я полагаю, что примерно в это же время в будущем году он уже будет премьер-министром.
Молли засмеялась.
— А еще твой друг Де Сильва.
— Он был моим другом, — сказала Молли, снова засмеявшись и сопротивляясь зазвучавшим в голосе Анны критическим ноткам.
— Так вот тебе голые факты. Он вернулся на Цейлон, а, если ты помнишь, его жена не хотела туда ехать. Он написал мне, потому что писал тебе, но ответа не получил. Он сообщает в своем письме, что Цейлон восхитителен и исполнен поэзии и что его жена ждет второго ребенка.
— Но она не хотела еще одного ребенка.
Неожиданно они обе, и Молли, и Анна, рассмеялись; неожиданно между ними наступило полное согласие.
— Потом он еще написал, что скучает по Лондону с его свободой культуры во всех ее проявлениях.
— Тогда, я полагаю, можно ожидать его появления в любой момент.
— Он уже вернулся. Пару месяцев назад. Судя по всему, он бросил жену. Она для него слишком хороша, говорит он, и льет крокодиловы слезы, но не слишком крупные, потому что она в конечном итоге оказалась запертой на Цейлоне с двумя детьми и без денег, так что он в полной безопасности.
— Ты с ним виделась?
— Да. — И Анна поняла, что не может рассказать Молли о том, что между ними произошло. Да и зачем это надо? Тогда они неизбежно, а Анна себе поклялась, что этого не будет, проведут остаток дня, обмениваясь сухими горькими комментариями, к чему они были так склонны, когда общались друг с другом.
— А как ты сама, Анна?
Вот теперь, впервые, Молли задала вопрос так, что Анна поняла, что может искренне ответить, и она тут же сказала:
— Майкл заходил ко мне повидаться. Около месяца назад.
Она прожила с Майклом пять лет. Их отношения закончились три года назад, и не по ее воле.
— И как прошла ваша встреча?
— Знаешь, в каком-то смысле так, будто ничего и не случилось.
— Это понятно, вы же так хорошо друг друга знаете.
— Он так себя вел… как бы это сказать? Он, знаешь ли, обращался со мной как со старым добрым другом. Отвез меня в одно местечко, где я давно хотела побывать. Рассказывал об одном из своих коллег. Он сказал: «Помнишь Дика?» Странно, тебе не кажется, что он не мог вспомнить, знаю ли я Дика, мы же так много с ним общались в те времена. «Дик получил работу в Гане, — сказал Майкл. — Он взял с собой жену. Его любовница тоже хотела с ним ехать. С этими любовницами вечно такие сложности», — добавил Майкл, а потом рассмеялся. И знаешь ли, так мягко, искренне, от души. Вот что причинило мне боль. Потом бедняга смутился, вспомнив, что я была его любовницей, и он весь покраснел и сидел с виноватым видом.