— Слушаюсь, милорд, — донеслось издалека. Я подумала и задала давно интересующий меня вопрос:
— Ваш ассистент не обижается, что вы зовете его Игорем?
Рашат рассмеялся.
— Вы решили, что это кличка! Нет-нет, я бы не стал так поступать. Его действительно зовут Игорь.
Что ж, есть на свете и порядочные люди.
Вскоре Игорь принес лист бумаги, исписанный некрасивым почерком с длинными хвостиками букв, и я покинула дом мастера Рашата.
Итак, что мы имеем? Эвгар занимался созданием артефактов высочайшего качества, причем для самых могущественных людей Хаомы. Он набрал ряд заказов и исчез из столицы. Возможно, его артефакты вызревают на болотах — тогда, когда процесс будет завершен, Эвгар вернется в столицу. По идее, он должен сделать это в ближайшие два дня, потому что министр Тобби и Бувье ждут его артефакты, и еще неизвестно, с кем из них опаснее связываться.
Но Тобби и Бувье имеют все основания полагать, что Эвгар не вернется. Потому что иначе они не нанимали бы меня.
Из-за угла вывернул смутно знакомый джентльмен, и, всмотревшись в его лицо, я изумленно воскликнула:
— Дамьен!
Это действительно был Дамьен — увидев меня, он смущенно улыбнулся, приблизился быстрым шагом и произнес:
— Вера. А ты как здесь? Это то дело, которое тебе заказали?
Я вздохнула и ответила:
— Оно самое. А ты-то какими судьбами здесь?
Когда такие люди, как Дамьен, попадают в квартал святого Стефания, то можно поклясться, чем угодно, что дело кончится тесным общением с лихими ребятами, которые сперва попросят сигару, потом мелочь, а потом повозят физиономией по мостовой — от скуки и классовой ненависти.
Дамьен на миг замялся, а затем полез в карман и, вытащив крошечную коробочку, помедлил и протянул ее мне.
— Вот, — ответил он. — Это тебе. На память. Потому что мало ли что… Ну вдруг? Ты сможешь вспоминать обо мне…
Он стушевался окончательно и умолк. Я открыла коробочку и увидела изящную подвеску на цепочке: небольшой розовый бриллиант, который охватывала золотая лента.
— Господи, Дамьен! — воскликнула я. — Это же безумно дорогая вещь!
Похоже, Дамьену пришлось расстаться со своими сбережениями: розовый бриллиант ни при каком раскладе не был по карману скромному переплетчику. Он осторожно вынул подвеску из коробки и застегнул цепочку на моей шее. Я дотронулась до камня и почувствовала, что готова расплакаться.
— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо.
— Миледи Вера! — окликнули меня в ту же минуту, и трогательное очарование момента миновало. Я обернулась и увидела, что к нам спешит Игорь, размахивая каким-то листком бумаги.
— Вот, — сказал он, подойдя. — Мастер Рашат кое-что вспомнил.
Я кивнула и, одарив Игоря серебряной монеткой, развернула послание.
«Миледи! — почерк у мастера Рашата был беглый и ломкий, но разборчивый. — Я припомнил, что в самом начале нашего общения Миерхольт заказывал у меня большой ларец на пять смертоносных артефактов. Такие вещи следует хранить как можно выше от земли, и я полагаю, что ларец (и, возможно, его владелец) могут быть обнаружены на башне Кастерли. Надеюсь, что сумел быть вам полезным».
— Смертоносные артефакты? — испуганно проговорил Дамьен и тотчас же смущенно опустил глаза, понимая, что ему не следовало заглядывать в мое письмо. — Башня Кастерли? Вера, я тебя одну туда не отпущу.
— Ох, Дамьен… — я убрала письмо в сумочку. — Это моя работа, ты же знаешь.
Он кивнул. Я вдруг подумала, что никогда прежде не видела Дамьена настолько решительным.
— Знаю, да. Но ты не пойдешь туда одна, Вера. Есть что-то, что я не вижу, не знаю, но это я увидел. И я пойду с тобой.
Он выпалил все это почти на одном дыхании, замолчал и хмуро посмотрел на меня.
Дьявол побери, Дамьен, тут идут разборки наркомафии, инквизиции и королевского дома, ты-то куда лезешь, мой родной, мой хороший?
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, и в конце концов я сказала:
— Хорошо. Но обещай, что будешь держаться за мной.
Башня Кастерли возвышалась над окраинами столицы, словно черный палец мертвеца, грозящий живым. Градоправитель метафорически называл его костью в горле прекраснейшего града, но его величество наотрез отказывался визировать снос: башня Кастерли должна была служить уроком и памятью. Когда-то она и раскинувшиеся перед ней сады принадлежали принцу Самиту, мятежнику, посягнувшему на престол. Переворот не удался, принца сожгли вместе с башней, но сносить ее остатки не стали.