— Не позволяй себе распускаться, Ален Дугэ. Не бесись. Ты — член команды на судне и не имеешь никакого права отъединяться от всех. Терпение! Только лишь подует малейший ветерок, и через час или два мы уже спустимся на землю.
— Никакой земли больше нигде не существует. Ветра тоже. Ветер умер.
— Совсем наоборот. Он меняет направление. Дай ему время обернуться.
— А я вам говорю, что это — конец. Мы изничтожили свои тела, защищая этот баркас от ветров и волн, не виданных с тех пор, как мир стоит. А вот теперь «Золотая трава» не желает двигаться. Пропащая калоша. Она постепенно открывается изнутри — под нашими ногами, и не торопится, каналья, чтобы продлить наши муки. Подлость!
— Всего-навсего — слегка подтекает. Воды набралось всего лишь столько, чтобы прикрыть мою ладонь. Даже и вычерпывать нечего.
— Снег давит сверху, чтобы ускорить погружение. Нас всосет в себя с головы до ног этот океан, а мы бессильны защищаться. Еще немного, и мы будем плавать на своих плащах между двумя водами — мертвая команда на барке, от которой даже и призрака не останется. Возможно, пройдут дни, пока мы достигнем дна. Даже и небо давит на нас со всей своей силой. Вы только посмотрите на него!
Ален охватывает голову руками и, стоная, падает на палубу. Ян Кэрэ несколько расслабляется, но он все еще настороже. Корантен подходит к Пьеру Гоазкозу и садится возле него, обнимая его рукой за плечи, — такого жеста он еще никогда себе не позволял по отношению к кому бы то ни было. Хозяин «Золотой травы» подает ему знак глазами и улыбается.
— Я… приведу… вас… на сушу.
Корантен шепчет на ухо Гоазкозу:
— Я знаю. Знаю также, что происходит с Аленом Дугэ. Он думает о Лине Керсоди. А я, несчастный дуралей, дал ему прочитать письмо, которое разбередило его. Человек, подобный ему, не позор для нашего ремесла…
Он переполнен страстями, которые его гложут. А ведь против этого…
— Не спускай с него глаз.
Раздается чистый голосок юнги. Он обращается к Яну Кэрэ, который присел на планшир:
— Скажи, Ян, что происходит с Аленом Дугэ?
— Не слушай его, сынок! У него жар. Судно держится хорошо. Слегка просачивается вода, но это — такая малость, что потребуются часы и часы, чтобы образовалась пробоина. Мы сможем и тогда, если понадобится, вычерпать воду ладонями. Ничто еще не потеряно.
Ален Дугэ поднимается с колен, чтобы прорычать:
— А я вам говорю, что судно раскроется. Сколько бы ты ни хитрил, Ян Кэрэ, тоже будешь сглодан крабами и глубоководными рыбами. Твоя плоть распадется на мягкие частицы, словно говядина в переваренном супу. Да и то сказать, ты питался этими животными, разве же несправедливо, что и они в свою очередь закусят тобой, не так ли?
— Заткни свою дурацкую глотку. Ты мелешь ерунду специально, чтобы испугать юнгу.
— На лодке нет детей. Мы все сравняемся в возрасте перед тем, как станем утопленниками.
— Ты можешь говорить сколько тебе угодно и все, что захочешь, Ален, если тебе от этого легче, — говорит ребенок Херри, ничуть не смущаясь. — Я не боюсь стать утопленником. Если бы боялся, я бы выбрал другую работу, стал бы подмастерьем каменщика. Однажды мне привелось видеть двенадцатилетнего мальчика, который умер от болезни легких. Его одели в праздничные одежды и поставили его кровать посреди белой часовни. А потом могильщик и плотник положили его в гроб и заколотили крышку гвоздями. Я не хочу быть заколоченным в ящике. Не хочу быть запихнутым в дыру с червями. Я хочу океан — весь целиком, чтобы любая, оставшаяся от меня частица разгуливала бы на свободе.
— Хорошо, — сказал потрясенный Корантен, — вот кто действительно знает, чего он хочет. Сколько же тебе лет, Херри?
— Скоро четырнадцать. Дед Нонна рассказывал мне, как мертвые моряки, попав в течение, достигают дна океана. А там есть огромный порт, где они находят свое потерпевшее крушение судно. Каждый чинит свое, чтобы быть готовым к отплытию по знаку ангела или звезды, этого точно никто не знает. А конечная цель их плавания — остров, обозначенный огромным огнем из морских водорослей, который горит день и ночь между небом и водой. Увидеть же его могут только они. Туда они причалят и уже никогда не поднимут больше свой якорь. Я готов спуститься на дно.