— Не привелось мне общаться с плачущими девушками, — говорит Ян Кэрэ, — со мной они всегда смеются. Я даже нахожу, что чересчур много смеются. Когда мне впервые удастся заставить девушку заплакать, я ее уже не выпущу. Даже если она и скажет «нет». И главное, как она сказала это «нет», Лина Керсоди? Существенно, когда вам отказывают, напрягшись, поджав губы, с жестким взглядом. Тому, что слышал, нельзя придавать значения — будь то «да», будь то «нет». Важно только то, что видят. Ты видел ее плачущей?
— Я ее вовсе не видел. Когда я услышал ее рыдания, я был на улице.
— Она плакала именно потому, что сказала «нет». Возможно, она сказала «нет», чтобы взять над тобой верх. На ее глазах растаяла семья Дугэ. Она боится за тебя, боится за свое будущее тоже. И этот неразумный страх привел ее в невменяемое состояние, как только что совсем по другим, но столь же несущественным причинам это произошло с тобой. Да, оба вы одного поля ягоды! Как только мы пришвартуемся, сейчас же иди к ней. Я тебя волоком потащу, если понадобится. Она скажет «да».
— Она не может сказать «нет», — безапелляционно заявляет юнга Херри, — я еще только начал учиться в школе, когда все ученики уже говорили, что Лина Керсоди — невеста Алена Дугэ. Вы оба как в старых сказках, где Жан должен совершить чудеса, чтобы жениться на дочери короля Ирландии. Они могут даже испытать разочарование после свадьбы — ведь сказка-то окончится. Я уже вырос, а Лина Керсоди все еще остается дочерью короля Ирландии, а ты, Ален Дугэ, проходишь последнее испытание на море, чтобы окончательно ее заслужить. Последнее испытание.
— Понаторел же этот Херри, — радостно ворчит Корантен. — И где только он понабрался всего этого?
— А все у деда Нонны. Не очень-то часто ему хочется говорить о чудесах, но я так приставал к нему, когда был совсем маленький, что ему волей-неволей пришлось кое-чем со мной поделиться. Но ни за что на свете не хотел он говорить мне об этой золотой траве, крестной нашего судна. Вот почему я и нахожусь тут. Пьер Гоазкоз рано или поздно выложит мне, что он о ней знает. А может быть, кто-нибудь из вас?
Ответа не последовало, однако все трое матросов повернулись к Пьеру Гоазкозу, который находился позади них, но все слышал. Он почувствовал, как тело его несколько согревается. Он напряг всю волю, чтобы пересилить себя, и почувствовал наконец, что рука его способна держать штурвал, который у него под боком. И язык тоже стал наконец ему повиноваться. Он зовет:
— Ян Кэрэ!
— Я тут.
— Расскажи ему о золотой траве. Малыш вполне это заслужил.
— Но это ведь как раз ты…
— Слишком поздно. Как мы говорим по-нашенски — я, того гляди, отдам концы. Расскажи ему о золотой траве так, как ты, по-своему, мне рассказывал, когда пришел просить меня взять тебя на мое судно. Расскажи и для меня! Мне остается мало времени, чтобы послушать тебя еще раз. Потом я приведу вас на берег. Обещаю.
— Ты ведь знаешь, что это всего лишь крестьяне Из моей местности говорят…
— На земле и на море существует лишь одна золотая трава для всех смертных, крещены они или нет. Расскажи нам, как властитель… забыл уже, какой страны? Трэморэ. Как властитель Трэморэ повстречал золотую траву.
Это произошло в день всех святых. Для нас этот день всегда в центре всех наших грез.
— А сейчас ночь под рождество. Но золотая трава неподвластна ни месту, ни времени.
— Если тебе так угодно…
Ян Кэрэ усаживается на форштевень. Корантен не сдвигается с места, ему всегда хорошо там, где он есть. Ален Дугэ выпрямляется, прислонясь к борту барки. Он вполне пришел в себя. Юнга, поколебавшись, садится верхом на передней банке. Он не хочет потерять ни одного слова из того, что будет сейчас сказано и чего он, разумеется, никогда больше не услышит, разве что только из собственных уст, если ему вздумается однажды поделиться тайной. И вот раздается голос Яна Кэрэ, куда более торжественный, чем голос священника из Логана, хотя тот умеет придать произносимым им фразам силу, способную расшевелить верующих.
«Я расскажу вам о золотой траве под ее подлинным именем. Это имя пугает многих людей, оно звучит для них плохим предзнаменованием, потому что они изо всех сил цепляются за свои смертные тела. Но Пьера Гоазкоза, назвавшего этим именем свое судно, оно не испугало, он решился поставить ловушку этой самой траве. И нас всех оно тоже не испугало, потому-то мы и находимся на этом судне. Но надо вам сказать, что в моем краю это растение известно под именем Аллилуйя. Это несколько успокаивает христиан, потому что слово это они слышат в церкви. В других местах ее зовут иначе. На самом деле золотую траву каждый может называть как ему заблагорассудится, он ее узнает только тогда, когда будет сам ею узнан. И только тогда от нее будет толк. Вы подумаете, что я несу бессмыслицу, но только так и можно говорить о золотой траве. Она вне всякого разумения, для нее любое окажется чересчур низменным. Послушайте, что мой отец, до того, как его поразила под деревом молния, рассказывал о властелине Трэморэ. А для моего отца та молния и была, возможно, золотой травой.