- Есть рыбка, Афанасий Петрович? - спрашиваю я.
- Есть, есть, - гудит он простуженным голосом: - два тайменя - один с вершок, другой помене.
Я знаю, что рыбак скромничает, что в мешке у него лежит десятка три сигов, но дед, как всегда, недоволен.
- Нынче что за рыбалка? Так, грех один. Перевелась рыбка в Амуре. Раньше этой самой махалкой по мешку рыбы в час налавливали. А день посидишь, так за лошадью бежать надо - целый воз накидаешь.
- А помните, Афанасий Петрович, - говорю я старику, - как в декабре вы за два часа сто семьдесят ленков поймали?
- Уж это как пофартит, - уклончиво отвечает он. - Вот вчера пришел сюда порыбачить один врач из городской больницы. Человек, можно сказать, и рыбу-то только на сковороде видал. А вот, поди же, повезло ему: такого тайменя вымахнул, что мы все диву дались. Больше часу с «им промаялся, пока из лунки выволок. Рыбина чуть не в полтора метра длиной, пуда на два потянет. Этакая удача человеку выпала! И, понимаешь ты, ведь завлекло: сегодня опять пришел. Вон его палатка стоит - четвертая слева…
Дед рассказывает, не прекращая своего утомительного занятия. Палочка в его руке взлетает то вверх, то вниз, и если долго на нее смотреть, начинает рябить в глазах.
- Устаешь как! - восклицает он. - За день так намахаешься, аж в лопатках отдает. Иной раз себе зарок ставлю: не пойду больше. А соскочил утром с постели - опять на Амур потянуло. Вот ведь статья какая!..
Дед резко берет «махалку» на себя. «Клюнуло!» догадываюсь я. Он быстро сбрасывает рукавицы и голыми руками выбирает леску. В проруби бьется серебристый сиг. Рыбак подхватывает его сачком и, сняв с крючка, кладет в обледенелый мешок.
- Ну, теперь можно и покурить, - улыбается он в густую белую бороду, покрытую сосулькам», и лезет в карман за махоркой. Прихваченные морозом пальцы не слушаются, дед никак не может скрутить цыгарку. - Придется, видно, сперва руки отогревать.
Способ, каким он делает это, вызывает у меня легкий озноб: засучив рукава тулупа, он почти по самый локоть сует голые руки в прорубь и держит их там две-три минуты. Потом обтирает их тыльной стороной тулупа и снова берется за кисет.
- Вот сейчас отошли, - говорит он и легко скручивает цыгарку. Он поясняет: - Вода подо льдом завсегда теплее воздуха. Где же нашему брату-рыбаку и погреть руки, как не в проруби?!
Пожелав ему удачи, я заглядываю в палатки и ледяные домики других рыбаков. У одного в мешке лежат икряные налимы, у другого - сиги, у третьего - ленки и верхогляды. Разная приманка - и разный улов: ленок хорошо идет на свежую кетовую икру, сиг-на блесну, и все вместе - на живую рыбку. Только достать живую рыбку зимой не так-то легко, и рыбаки заменяют ее кусочками мороженой рыбы. Выходит иногда, что верхогляд клюет на верхогляда, а ленок - на ленка.
Мороз то и дело схватывает воду в прорубях. Она затягивается стеклом тонкого льда. Рыбаки скалывают его и вычерпывают решетчатыми лопаточками наподобие теннисной ракетки. То в одной, то в другой проруби бьется пойманная рыба.
С богатым уловом возвратятся домой рыбаки. А там, где еще час назад стояли их палатки, разгуляется непогода. Уже свистит морозный ветер в прибрежных тальниках, по широкому торосистому нолю на реке крутит позёмка. За ночь наметет она высокие сугробы и скроет следы рыбачьих лунок. Надолго ли? Нет, придет новое утро - и опять возникнут на льду летучие «стойбища» рыбаков.
Так будет продолжаться до самой весны, пока Амур не сбросит своей ледяной шубы.
