— Так этим… вашим хозяевам будет интересно смотреть, как я буду давиться этой едой, как меня стошнит?
Вот зачем я это сказала? Зачем? Все же было хорошо, Николай разговаривал со мной доброжелательным тоном. Зачем его было настраивать против себя? Сама же на все согласилась!
В какой-то момент я забыла, что мне вообще нечего бояться. Мои телевизионщики же где-то рядом. А то, что я их не заметила, так это даже хорошо. Значит, их никто не заметил. Но машина где-то неподалеку, это я точно знала. Все-таки они заинтересованы. К тому же они профессионалы, и это не просто операторы, это работники определенной службы, отвечающей за безопасность и все такое. И после того как Николай уедет, мне надо будет уже не спеша, внимательнейшим образом осмотреть дом и открыть окна. Мы договорились, что каждое окно, которое мне удастся открыть, я помечу какой-нибудь тряпкой, вещью, словом придумаю, как сделать, чтобы они стали приметными.
— А где охрана? — спросила я, чем сразу и выдала себя.
— За домом следят. И если вы попытаетесь выйти, ваш контракт моментально аннулируется, и вы ничего не получите. Может, вы еще не поняли, но вы здесь не в тюрьме и в любой момент можете уйти.
Вот как? Не могу вспомнить, чтобы мне это вот так конкретно объяснили. Получается, что если ко мне в спальню войдет мужчина, способный вызвать у меня рвотные спазмы, то я на самом деле смогу отказаться от его услуг и просто сбежать? Но тогда в чем же фишка? В чем? Какой смысл во всей этой игре, если она может прекратиться в любой момент по моей воле? Получается, что хозяева, организаторы всего этого странного действа, нехило потратившиеся, окажутся в убытке? Ведь только одна еда чего будет им стоить? А работа персонала? А аренда дома?
Нет, что-то здесь не так. И вряд ли мне удастся выбраться из дома, когда я почувствую опасность. Дверь наверняка будет заперта. Да и окна — не факт, что я смогу открыть. Может, там какая сигнализация…
Мне хотелось уже, чтобы Николай поскорее оставил меня одну, дал мне возможность осмотреться и подумать. Во-первых, надо успокоиться. Это Оле надо было переживать, ведь она оставалась реально одна, без поддержки. И никто не знал, где она, ей неоткуда было ждать помощи. У меня — совсем другое дело. И уж в крайнем случае, даже если я не сумею открыть окно и впустить сюда моих телевизионщиков, они вызовут полицию и меня освободят. Не позволят, чтобы со мной случилось что-нибудь нехорошее. Да если разобраться, то уже одна шумиха вокруг моего плена в этом доме и съемка момента моего освобождения с помощью отряда ОМОНа положит начало целой серии репортажей, а потом и шоу на телевидении, куда я буду приглашена в качестве жертвы неизвестных мне заказчиков-извращенцев. Уж мне найдется что рассказать! А канал мне хорошо заплатит за мое участие в этом шоу. Там шоу, здесь шоу — где-нибудь да заплатят. Но если телевизионщикам повезет и они снимут спектакль внутри дома, то ставка повысится в тысячу раз! А если еще и вычислят заказчиков и назовут их имена… Да вся страна содрогнется, узнав, кто за всем этим стоит…
Наконец Николай уехал. И дверь не запер!
— Тамара… — обратилась я к девушке, увлеченно сдиравшей кожуру с апельсина. — Дверь не заперта. Значит ли это, что я в любой момент могу выйти из дома, чтобы подышать свежим воздухом?
Она сделала вид, что не слышит меня. Ага. Понятно. У нее инструкция, запрещающая ей разговаривать со мной. Ну и ладно. Подумаешь. У нее своя работа, а у меня — своя. Но почему-то после того, как она никак не отреагировала на мой вопрос, у меня возникло к ней неприязненное отношение. Почему? Я же понимала, что она действует так, как ей приказано. И что она здесь тоже не просто так, что она зарабатывает деньги. То есть не от хорошей жизни она будет здесь готовить мне еду и убираться. Или же только готовить? Вот в этом я пока еще не разобралась. Или слушала Николая невнимательно. Нет, все-таки, чтобы целый месяц содержать такой огромный дом в чистоте, недостаточно одной Тамары. И готовить, и все вокруг мыть, чистить, протирать, пылесосить… Это просто невозможно.
— Ладно, я все понимаю… Ты не имеешь права разговаривать со мной. Повсюду же камеры. — Я попыталась наладить с ней хотя бы такой контакт. — Я не сержусь.
И тут Тамара, оторвавшись от апельсинов, повернулась ко мне и окатила меня таким ледяным взглядом своих черных глаз, что мне стало холодно! И вообще не по себе. Какая же она противная! Еще эти ноздри огромные раздуваются, как у лошади!
— Ну и пошла к черту! — не выдержала я.