В Чинчваде, небольшом городке примерно в десяти милях от Пуны в Западной Индии, живет семья, которая, согласно верованиям значительной части махраттов, представлена в каждом поколении одним воплощением Ганнопатхи — бога с головой слона. Это знаменитое божество впервые воплотилось примерно в 1640 году в брахмане города Пуны по имени Мураба Госсейн, который стремился достичь спасения путем воздержания, умерщвления плоти и молитвы. Благочестие его было вознаграждено. Сам бог явился ему в ночном видении и дал обещание, что часть его, Ганнопатхи, святого духа пребудет с ним и с его семенем вплоть до седьмого поколения. Обещанное богом сбылось. Семь последовательных воплощений, передававшихся от отца к сыну, явили темному миру свет Ганнопатхи. Последний потомок брахмана по прямой линии, бог с тяжелым взглядом близоруких глаз, умер в 1810 году. Дело истины было, однако, слишком священным, а стоимость церковного имущества слишком значительной, чтобы брахманы с невозмутимостью созерцали невыразимую потерю, которую мир понес бы, лишившись Ганнопатхи. Они искали и нашли священный сосуд, в котором вновь обнаружил себя божественный дух хозяина, так что откровение с успехом продолжает сбываться поныне. Надо признать, однако, что чудеса, совершаемые богочеловеком в наше вырождающееся время, не идут в сравнение с теми, которые в прошлом совершались его предшественниками. Известно даже, что единственным знамением, явленным им нынешнему поколению, является чудо насыщения толпы, которую он ежегодно угощает обедом в Чинчваде.
Члены одной индуистской секты, которая насчитывает в своих рядах многочисленных последователей в Бомбее и Центральной Индии, придерживаются мнения, что ее духовные вожди, так называемые махараджи, являются представителями или даже прямыми земными воплощениями бога Кришны. А так как Кришна с великой благосклонностью взирает с небес на тех, кто обслуживает нужды его последователей и наместников на земле, то был учрежден специальный обряд, называемый обрядом самопожертвования. С помощью этого обряда его верные почитатели приносят свои тела, души и, что, вероятно, еще более важно, свое состояние в жертву обожаемым воплощениям Кришны. Женщинам же внушают мысль, что, уступая объятиям этих существ, в которых божественная природа таинственным образом сосуществует с человеческим обликом и земными вожделениями, они сами и их семьи обретают высшее блаженство.
Даже христианству не всегда удавалось избежать подобного рода заблуждений; оно также запятнано непомерными притязаниями на божественность, равную божественности великого основателя этой религии и даже на еще большую. Во втором столетии нашей эры фригиец Монтан объявил себя воплощенной троицей, объединяющей в одном лице бога-Отца, бога-Сына и бога-Святого Духа. Этот случай отнюдь не был единичным и чрезмерным притязанием человека с неуравновешенной психикой. Со времени раннего христианства до наших дней члены многих сект верили, что воплощением Христа, и даже самого бога, является любой христианин, получивший полное посвящение. Поклоняясь друг Другу, они тем самым доводили это верование до логического завершения. Тертуллиан рассказывает, что во II веке нашей эры так поступали его единоверцы христиане в Карфагене. Ученики святого Колумбана поклонялись ему как воплощению Христа. А в VIII столетии Элипанд из Толедо говорил о Христе как о «боге среди богов», имея в виду, что столь же подлинными богами, как сам Иисус, были все верующие. Взаимное обожествление было обычным делом у альбигойцев, что стократно засвидетельствовано в начале XIV века протоколами тулузской инквизиции.
В XIII столетии возникла секта братьев и сестер Свободного духа, члены которой придерживались мнения, что путем длительного и прилежного созерцания всякий человек может таинственным образом соединиться с божеством, стать единым целым с источником и прародителем всего сущего; что тот, кто поднялся к богу и растворился в его блаженной сущности, действительно составляет часть божества, то есть является сыном божьим в том же смысле, что и сам Христос, и наслаждается в силу этого полной свободой от всяческих человеческих пут и божеских законов. Хотя внешний вид и манеры поведения сектантов граничат с умопомешательством, они, будучи уверенными во вседозволенности, скитались с места на место, облаченные в самые что ни на есть шутовские одеяния, дикими выкриками выпрашивая хлеб. Они в негодовании отвергали всякий честный труд как препятствие на пути созерцания божества и восхождения души к духовному отцу. В этих похождениях их сопровождали женщины, которые делили с ними все тяготы кочевой жизни. Некоторые из них полагали, что, достигнув в духовной жизни наибольших успехов, они могут позволить себе на собраниях секты ходить без одежд, видя в каких бы то ни было ограничениях в этом отношении признаки внутренней коррупции, поражающей души, еще изнемогающие под бременем плоти и не поднявшиеся до общения с божественным духом. Инквизиция нередко ускоряла их путь к мистическому общению с богом, они умирали на кострах не только с незамутненной безмятежностью, но и с торжествующим чувством радости и ликования.