– Николай… – прошептал король, сжимая ее руку.
Она похолодела, думая, что он говорит об их младшем сыне, который по недосмотру прислуги утонул в детстве. Но затем она разобрала:
– Царь… Павлович…
Она поняла, что он имеет в виду русского императора, который давно умер, и мучительно пыталась понять, что имеет в виду муж. Между ними всегда были очень теплые отношения, и она знала – он никогда не изменял ей, хотя у него была масса возможностей, особенно когда он стал королем. Вошли полковник Войкевич с бледным, растерянным наследником, и стали возле изголовья.
– Сказал… сказал… – бормотал король, водя рукой по одеялу. – Помнишь?
Войкевич, который много занимался самообразованием, любил читать историческую литературу и отлично знал историю стран Европы, догадался первым.
– «Держи все»? Это было последнее напутствие царя наследнику, – объяснил он.
По лицу умирающего скользнуло нечто вроде улыбки облегчения.
– Держи… держи все… – прохрипел он, обращаясь к сыну. – Не дай им… Не дай погубить страну.
Королева тихо плакала. Через несколько минут началась агония, и ближе к вечеру король Владислав скончался.
На его похороны пришло столько народу, что не только кафедральный собор Любляны, но и площадь перед ним, и прилегающие улицы были заполнены людьми. Они ехали из Дубровника, из Сплита, из далеких деревень, спускались с гор, чтобы хоть краем глаза увидеть, как проводят в последний путь человека, который объединил страну и навел в ней порядок. И совершенно искренне, бескорыстно приехали немногие уцелевшие участники недавнего мятежа, раскаивающиеся в том, что причинили любимому государю такое горе своим ослушанием. И Петр Петрович Оленин, русский резидент, который находился внутри собора, думал о том, что этот крайне хитрый и дальновидный человек, о котором до его правления мало кто слышал, сумел всех провести. Его выбирали как послушное орудие, а он оказался и с волей, и с характером – достаточными, чтобы управлять такой сложной страной, как Иллирия.
Однако прошло совсем немного времени, и выяснилось, что его наследник, король Стефан Первый, сделан из совсем иного теста: он пошел не в отца, а в дядю, никчемного Христиана. Он любил удовольствия и явно не собирался ни в чем себе отказывать. Его отец выше всего ставил государственные дела; сын предпочитал себя и свои желания. Первыми почувствовали ослабление власти воинственные соседи – Австро-Венгрия, Италия и Сербия, затем зашевелились внутренние неприятели – республиканцы и сторонники Фредерики. Но если последние составляли безусловное и, скажем так, архаическое меньшинство, то республиканское движение, питаясь непопулярностью нового режима, крепло день ото дня. Почуяв опасность, Стефан поторопился принять меры, разогнал парламент, нескольких вожаков партии выдворил из страны, а кого-то бросил в казематы. Сразу же одно за другим последовали два покушения, которые при предыдущем короле казались делом немыслимым. Во Владислава однажды стрелял какой-то студент, но у старого короля был такой авторитет, что набежавшая толпа просто растерзала стрелявшего, после чего все попытки прекратились. Что же касается Стефана, то после покушений он удвоил охрану и стал обходиться с республиканцами еще круче, чем прежде. Как и все недалекие люди, он предпочитал простые решения, и ему представлялось, что отец давал республиканцам слишком много воли, а теперь настала пора закрутить гайки. Но, занятый своими политическими противниками, он не заметил, как двор мало-помалу стал превращаться в арену борьбы партий. Одни интриговали в пользу Австро-Венгрии, другие – в пользу Италии, третьи защищали интересы России. Проитальянская партия была особенно сильна среди выходцев из области Далмация, к которой относился и Дубровник. Эти края долгое время принадлежали Венеции, и здесь до сих пор проживала масса людей со звучными итальянскими фамилиями. Поэтому, когда русское правительство нацелилось на Дубровник, чтобы разместить там базу военно-морского флота, «итальянцы» возмутились, а их лидер, сенатор граф Верчелли, недвусмысленно дал понять королю, что опасается бунта и полного отделения Дубровника от страны. Так как город имел большое стратегическое и торговое значение, этого нельзя было допустить, а значит, русским надо было дать от ворот поворот. Однако пока король Стефан всячески оттягивал подписание соглашения с русскими, Австро-Венгрия воспользовалась ситуацией и предложила, чтобы в Дубровнике стояли ее корабли, а это было все равно, что пригласить удава в гости к беззаботной семье белых мышек. Стефан понял, что ему не от кого ждать помощи, и решил, что в Дубровник он вообще никого не пустит. Некоторое облегчение принес союз с Сербией, заключенный при посредничестве России, когда две недолюбливающие друг друга страны поклялись друг другу в мире и согласии. Однако Стефан отлично понимал, что на сербов тоже нельзя полагаться, потому что они ищут выход к морю и при случае будут не прочь оттяпать кусок иллирийского побережья. Словом, жизнь короля оказалась такой хлопотной, что скрасить ее смогла только мадемуазель Рейнлейн. У нее были большие глаза, очаровательные ножки и она совершенно бесподобно крутила фуэте. А если она выслушивала жалобы короля на то, как ему тяжело с этим чертовым Дубровником, который решительно все мечтают у него отобрать, то исключительно по доброте душевной. Это, разумеется, никак не было связано с тем, что австрийский резидент Кислинг всегда первым оказывался осведомлен о шагах, которые предпринимали Россия, Сербия или Италия при иллирийском дворе.