Сгоряча Митька бросился к берегу, но быстро сообразил, что догонять плот вплавь в одежде и с топором за поясом будет долгим и трудным подвигом идиота. И ломиться по прибрежным зарослям не нужно, а нужно здесь, на пригорке, обогнать плот и тогда уже спуститься к реке. Он побежал, поглядывая на мелькающий за деревьями плот.
Оступился, успел подумать, что надо смотреть под ноги…
И стал проваливаться в темноту.
Глава XXVII
ЧЕГО БОЯЛСЯ ПОКОЙНИК
В ямё воняло смертью. Блинков-младший лежал вниз лицом на колючей шкуре, сжимая в кулаках обломки корней или веток — цеплялся, когда падал. Он отбросил эти не спасшие его палки и оперся руками, чтобы встать. Пальцы провалились в склизкое. Митька понял, что шкура не сама по себе, а какой-то дохлый зверь. Стараясь не думать, что там под ней склизкое, он перекатился на спину.
Высоко над ним голубел клочок задымленного неба, перечеркнутый сосновыми лапами. До края ямы было метров десять. Причудливо складывается судьба. Если бы сюда не свалился зверь, то Митька упал бы на голую землю и переломал себе ноги. А так зверь смягчил удар.
Митька опустил глаза… И заорал от ужаса!
Две головы смотрели на него пустыми глазницами. Одна — оленья с ветвистыми рогами и большими желтыми резцами, торчащими из-под полусгнивших губ. Вторая голова когда-то была человеческой. От нее остался только череп, одетый в остатки шапки-треуха с завязанными на подбородке тесемками.
Ирка любит говорить, что Блинкову-младшему не хватает воображения. Наверное, это его и спасло. Потому что человек с развитым воображением на Митькином месте стал бы представлять, как этот, в шапке, упал в яму. Как сначала он думал: «Ничего, выберусь!» Как день за днем перепробовал все способы, пока не ослаб. И как он умирал, видя свободу, слыша свободу, вдыхая таежные запахи свободы и, наверное, плача от бессилия. Тут бы человек с развитым воображением и спятил с ума. А Митька поорал, поорал и стал замечать очень интересные подробности. Например, что головы насажены на воткнутые в землю палки. И что в зубах у человеческой нестарый окурок.
Это был тот случай, когда сыщику не нужны сложные анализы и заключения экспертов-криминалистов, чтобы понять, кто оставил след. Преступника он узнает по почерку.
Блинков-младший встал с оленьей туши, подняв рой зеленых мясных мух. Растревоженная гниль завоняла еще сильнее. Задержав дыхание, он поискал следы. Так и есть: и каблук с подковкой сзади здесь отпечатался, и каблук с подковкой наискось побывал. В яму зачем-то лазили оба уголовника. Это придавало делу неожиданный оборот. Как ни хотелось Митьке поскорее зарыть пахучего оленя, пришлось внимательно, по часовой стрелке, осматривать место происшествия.
Любопытная картина складывалась у лучшего сыщика из всех девятиклассников. В кино ходить не надо.
Вот рядом с оленьей тушей груда тряпья и гнилых коричневых костей. Приглядевшись, можно узнать человеческие ребра, ноги, руки и рассыпанный позвоночник. Клочья истлевшей одежды валяются в беспорядке: один рукав поверх ног, другой в стороне… Похоже, что уголовники специально раздели скелет и перетряхнули всю одежду. Искали что-то?
Тут Митьке пришлось взять перерыв, чтобы выпустить наружу съеденную рыбу. Отвернувшись от проклятого оленя, он заметил боковой ход из ямы. В глубине виднелось гнилое бревно, подпирающее свод. Это же шахта!
Забыв о брезгливости, Блинков-младший стал копаться топором в мешанине тряпья и костей. Разгадка была близка. Ох, не уголь здесь добывали! И уголовники не случайно спустились в заброшенную шахту.
Надетый на палку череп скалил ровные белые зубы. Наверное, молодой был. Олень вонял, мухи жужжали и садились на лицо Митьке. Он искал сумку или сундучок, но помимо костей натыкался только на тряпки. Одна когда-то была сшита в трубу — ее уголовники разорвали в клочки. Митька нашел обрывок с пришитой к нему позеленевшей медной пряжкой: покойник носил трубу вместо пояса. Ага, сказал себе сыщик и стал прощупывать швы трубы. Она была такая ветхая, что расползалась в руках. Есть! Что-то твердое под пальцами. Маленькое, с булавочную головку, а тяжелое.
Блинков-младший сдул остатки растертой в прах тряпки, и на ладони блеснул бесформенный желтый кусочек. Золотой самородок.
Теперь наконец-то можно было засыпать оленя. Потюкав топором по стенке, Митька обрушил на него здоровенный пласт земли. Не успевших сняться с гнилого мяса мух засыпало, остальные улетели. Тухлую оленью голову Митька, взяв за рога, сунул в шахту и тоже засыпал. Удивительно, как он только не нанизался на эти рога, когда падал в яму. Десять сантиметров в сторону, и не стало бы лучшего сыщика из всех девятиклассников.