Настал момент, когда земля начала срываться со сводов, как только Митька трогал ее топором. Он понял, что скоро будет обвал похуже первого. Тогда обрушилась только вырытая им пещерка, а сейчас он же все стены подрыл. Тонны земли держатся на соплях.
Митька вышел на середину ямы и подпрыгнул. Ничего, только где-то зашуршал осыпающийся песок.
Он подпрыгнул еще раз. Шорох стал громче; сбоку набежала песчаная волна, толкнула Митьку по ногам. Обернувшись, он успел заметить, как сначала медленно, а потом все быстрее стена сползает, рушится, катит на него! Прятаться было некуда: со всех сторон сыпалась земля. Она была уже выше щиколоток. Митька вырвал ноги и переступил на рыхлый холмик. Земли сразу же насыпалось по колено. Он успел переступить еще раз, и тут его засыпало сразу по пояс. «По крайней мере недолго буду мучиться», — подумал Митька, глядя, как земля накатывает, захлестывает его по грудь и подступает к подбородку.
Перед тем как сыщика засыпало с головой, он догадался высоко поднять руки, сжимающие топор.
Глава XXVIII
ПОКА СПАЛА ЗЕЛЕНОГЛАЗАЯ
Ох, как его сдавило! Ни вздохнуть, ни пошевелиться. Зарытый в песок Сайд из «Белого солнца пустыни» по сравнению с ним отдыхал на курорте: он мог дышать и дожидаться доброго человека. А Митьке оставалось жить без воздуха минуты две.
Он покрутил топором в поднятых руках и не почувствовал сопротивления. Выходит, засыпало его неглубоко. Опустить руки не удалось, но хоть в локтях они сгибались. Митька положил топор и ладонями разгреб землю с макушки. Неплохое начало, только макушкой не подышишь. До лба он доставал уже с трудом, выламывая руки. Расчистил глаза; на мгновение за сомкнутыми веками мелькнул свет, и ямку опять засыпало. Хотелось орать от отчаяния, но было жаль тратить последний воздух.
Целых десять секунд оставшейся жизни Митька на ощупь искал топор. Нашел и стал отгребать землю у затылка, где было сподручнее. Топор елозил со слышным скрипом, иногда задевая Митьку по волосам. Он уже задыхался. В висках стучало, перед глазами плавали круги. Надо подальше отгребать землю: топором вправо, топором влево, как будто работают автомобильные «дворники». Сердце трепыхалось, как бабочка на оконном стекле. Топором вправо, топором влево. Круги в глазах светлели, густели и превратились в дохлого оленя.
— Чего ты мучаешься? Давай лучше сыграем в кости, — предложил он Митьке, катая по земле человеческие позвонки. — Если они так упадут, забирай самородок и уходи, а если так, оставайся с нами золото стеречь.
Митька промолчал, потому что рот у него был залеплен землей, и завозил топором из последних сил: вправо-влево, вправо-влево… Тяжесть, сжимавшая затылок, исчезала. Наконец он смог откинуть голову и задышал. Жив!!!
Его хоронило еще четыре раза. Последний обвал был самый опасный: топор Митька выронил, земля накрыла его по грудь и прижала руки к телу. Он сумел расшататься и вылезти, как гвоздь из гнилой доски.
До края шахты было уже рукой подать. Митька подскочил, вцепился в корень и вылез.
Плот он догнал уже к закату. Сил еле хватило, чтобы проплыть жалкие десять метров от берега. Митька вылез на бревна и долго лежал, радуясь шершавой коре под щекой, обещающим дождь черным тучам и даже комарам. Приятно жить.
Из палатки слышалось посапывание: Лина еще спала. Вчера Митька здорово злился, когда она молчком ушла к реке. А сам что сделал? Вся его героическая возня в шахте была расплатой за несказанные слова: «Лин, я сойду на берег». Если бы Лина знала, где он, то легко нашла бы шахту и бросила ему конец парашютной стропы.
Гордиться было нечем, и Митька решил помалкивать. Вздул прогоревший костерок, выпотрошил четырех рыбин, уложил в коптильню. И только тут вспомнил, что не сломал лиственную веточку, за которой ходил на берег. Плюнул и зарядил коптильню сосновыми щепками. Жрать хотелось так, что было уже не до кулинарных тонкостей.
Пока готовилась рыба, Митька постирал одежду и вымылся, уничтожая последние следы своего бесславного сидения в яме. Хотя не такое уж оно было бесславное, если не сбрасывать со счетов найденный самородок. Митька завязал его в носовой платок. Чутье сыщика подсказывало, что ему еще предстоит столкнуться с уголовниками лицом к лицу. Тогда самородок будет важной уликой.
Он соорудил себе набедренную повязку из куска парашюта и сел обсыхать у костра, чистый, благостный и почти всем довольный. Дымок из коптильни уже пах очень соблазнительно. Митька снял ее с огня и открыл. В нос шибануло таким аппетитным паром, что он сразу же одну рыбину и уговорил, обжигаясь и давясь мелкими косточками.