— Когда это было, я не запомнила, кажется, на той неделе. Утром рано приходила сюда Стефа, приводила дочку. Я хорошо запомнила: у нее в руке была красноватого цвета авоська, а в ней что-то завернутое в белое. Видать, тяжелое. Она зашла в школьный туалет. Через несколько минут вышла. В руках авоськи уже не было. Тут-то я и смекнула, может?..
Последние слова Любовь Петровна сказала совсем тихо, еле слышно.
О сообщении сторожа я рассказал прокурору. Было принято решение — за ночь очистить туалет.
Всю ночь работали ассенизаторы, а под утро на самом дне выгребной ямы нашли связанные телефонным шнуром топор без топорища и столовый нож.
Эта находка нас не обрадовала, так как авоськи, о которой сообщила Любовь Петровна, в туалете не оказалось.
Что касается извлеченных из ямы ножа и топора, то говорить об их принадлежности к нашему делу было еще рано.
Пришли ответы из Ровенской и Волынской областей — прежнего местожительства Оленко и его родственников. Из них явствовало, что он в тех местах в последнее время не появлялся. Ответы из других областей не поступили.
Дело, по существу, оставалось в тупике.
Надежда была на результаты осмотра построек на усадьбе Оленко.
Туда я выехал со Смагой. Пригласили понятых и зашли во двор.
Увидев нас, Стефа кинулась навстречу.
— Нашли уже?
— Нет, — ответил Смага.
— Вы же знаете, где он, подскажите! — вырвалось у меня.
— Как вам не стыдно такое говорить? А еще представители власти… Вам-то положено разобраться.
— Да, да, покажите! — поддержал меня Смага.
Стефа побледнела. У нее задрожали губы и перекосилось лицо.
— Подумайте! Как я могла поднять руки на отца троих детей! Соображать надо! Следователи…
— Осмотрим ваши хоромы, — перебил ее Смага. — Может, прояснится.
Стефа выбежала вперед, стала в дверях, раскинув руки.
— Не пущу в дом. Пусть присылают других следователей. Вам я не доверяю! — крикнула.
Но потом, убедившись в нашей настойчивости, отступила.
— Извините, погорячилась. Не выдержали нервы…
Мы зашли в дом. Сразу бросилась в глаза свежая побелка в коридоре.
Я достал лупу и начал рассматривать одну из досок потолка, искоса наблюдая за хозяйкой. Она не на шутку встревожилась, заерзала на диване и уставилась на меня полным горечи взглядом. «Здесь, именно здесь разгадка», — решил я.
Подошел Смага и, будто прочитав мои мысли, обратился к Стефе:
— Побелили? По какому случаю?
— К праздникам готовлюсь, — как-то неуверенно, дрожащим голосом ответила она. — Октябрьские вот-вот…
— Праздники? Да ведь сейчас только сентябрь! — вмешался я.
Стефа промолчала.
— Ай, ай, как неаккуратно стены побелили, а потолок оставили как был? — не успокаивался Смага.
Стефа продолжала молчать, кусая губы.
Когда мы начали осмотр потолка, она побледнела и тяжело опустилась на диван, но глаз с нас не спускала.
Потолок был деревянный. Доски пригнаны плотно, промаслены олифой. Когда я передвинулся ближе к входной двери, то обнаружил мелкие точечные брызги буроватого цвета.
«Кровь?» — застучало в висках.
Я обмакнул спичку в перекись водорода и нанес жидкость на бурое пятнышко. Оно вспенилось: «Кровь!»
Показал Смаге. Он согласился со мной. Да, это была кровь. Но чья? Показал брызги крови понятым и Стефе. Она вскочила.
— Кровь, говорите?
— Похоже на кровь.
— Эх вы, специалисты! Петушиную кровь не можете отличить от… — стала стыдить нас Стефа. — С петухом оказия произошла, — продолжала она. — Я ему голову отрезала, а он без нее стал летать. Понимаете?
Мы уже не спешили. Найдем брызги, сделаем отметки карандашом, сфотографируем, сделаем соскобы. В одном месте я обнаружил даже частичку мозгового вещества.
Кровь имелась также и на иконе, в зорчатом окладе, очень старой, висевшей в углу. Ее пришлось снять, чтобы сделать соскобы крови. Осматривая икону, я вынул из щели рассохшихся досок клочок бумаги, сложенный вчетверо. Развернув, начал читать:
«Пишуть твої друзі. Твій чоловік убивця. Ти була зовсім мала, як він у вашій хаті убив твого батька і матір. Як він знущався, зразу виколов очі, відрізав їм носи, потім вуха. Вирізав зірку на грудях… Як ти його терпиш, цього катюгу? Його не покарали, і він, щоб скрити сліди, женився на тобі. Це тобі розкаже і чоловік, який дасть тобі пісьмо. Схаменися, Стефо, відкрий свої очі. Катюзі — по заслузі. 26 серпня. Твої друзі».
Письмо я предъявил понятым и тут же спросил Стефу: