«…Осенью 1957 года в поздний час я шел из ресторана улицей и громко пел. Мне навстречу плелся пьяный мужик. Поравнялся — и ко мне: „Дай прикурить!“ Я не дал. Сам хотел курить. Тогда он заехал мне в рожу. Я в отместку пырнул его ножичком… и убег».
Оперативники района обрадовались. В самом деле, сколько работали над делом об убийстве гражданина Симчука… Бились, бились несколько лет подряд, и все безуспешно. А тут сам преступник объявился. Взялись за дело с огоньком. Заступу этапировали в Днепропетровск, допросили и уже потирали руки от успеха. Выставили соответствующие документы на раскрытие этого тяжкого преступления.
Время прошло, сгладились всякие мелочи. Память человеческая — не электронная машина. «Сам же заявил, не придумал», — успокаивали себя оперативники.
В таком виде дело поступило в районную прокуратуру к следователю Никитенко.
Молодой специалист Никитенко с помощью и под влиянием оперативников райотдела следствие провел быстро, составил обвинительное заключение и передал дело прокурору района для направления его в суд. Прокурор Сивокож изучил дело и усомнился в виновности Заступы. Свои сомнения он высказал мне по телефону и просил срочно приехать к ним в район. Тон его был настолько тревожным, что я сразу же решил ехать (я тогда работал начальником следственного отдела облпрокуратуры).
Сивокож моему приезду обрадовался, хотя на его лице я прочитал растерянность и озабоченность.
— Подвели меня, — встревоженно сказал он. — Мой помощник в мое отсутствие дал санкцию на арест, а следователь, не имеющий достаточного опыта, привлек Заступу к уголовной ответственности.
Я попросил прокурора дать мне это дело. Оно было сравнительно небольшим, и я изучил его за вечер. В нем оказалась масса неисследованных вопросов. Все обвинение строилось лишь на одном признании. Я решил встретиться с Заступой. Нужно было поговорить с ним откровенно, по душам.
Его привели ко мне утром следующего дня. Было ему более сорока лет, лицо напоминало печеное яблоко, серые глаза точно выцвели, одежда сидела мешковато. Был он, как ни странно, в хорошем настроении и сразу сказал мне:
— Я признаюсь! Порезал мужика! Судите!
Я предложил ему сесть, угостил папиросой.
— За что отбываете срок?
Заступа ответил не сразу, сладко затянулся, выпустил вверх дым.
— Хм, гражданин начальник, зачем вспоминать старое… Лучше пойдем по новому.
— Мой долг интересоваться всем.
Заступа взял новую папиросу, прикурил.
— Неинтересно! У растяпы чемодан свистнул. Так сказать, кроха-буравчик. По-вашему — разбойник. Ну, немножко причесал ему шевелюру… — и деланно улыбнулся. — Открыл крышку, а там всякая, простите… зубная щетка, нафталин, помада, женские панталоны. Деньги я взял, а ту чертовщину бросил. Дали мне за это — на всю катушку. Сижу — скучаю, нудно, холодно и голодно. Вишь, какой худой! Кровь жабья — не греет. А тут у вас — лампосе! — тепло, мухи не кусают, комары не сосут. Завидую. Там же они — будто скорпионы. Житья нет от них.
— Семью имеете?
— Семью? Ха, ха! А на шут она мне! Измена, обман, развод… Бобылем лучше. Ни кола ни двора. Вольная птица.
— До этого вас тоже судили? — интересуюсь дальше.
— Эх, гражданин начальник! Было дело. За махонькую кражу взяли. Закатушили на два годочка.
— Значит, вы его убили? — неожиданно задал я вопрос.
— Не… не убивал… Мокрого у меня нет. Подрезать — подрезал, так мне сказали. — Заступа вскочил, потом сел и заерзал на стуле, стал рыться в карманах. Я догадался — ищет папиросы.
— Можно? — показал он рукой.
Я подал ему пачку своих. Он взял папиросу, подул в мундштук, размял табак, прикурил. Сладко затянулся и закашлялся. Глотнул из стакана воды, потянулся.
— Не выспались?
— Какой там сон в КПЗ! Голые доски, — ехидно улыбнулся. — Может, подскажете, пусть матрац подкинут.
— Режим для всех одинаков, — разъяснил я ему.
Помолчали. Заступа продолжал курить, выпуская из носа дым. Левая рука его лежала на коленях, заметно вздрагивала.
— Ну, а теперь расскажите не спеша, все по порядку, — предложил я ему.
Заступа поднял на меня серые глаза, прищурился.
— Там в деле все есть. Ничего нового, — ответил, тряхнув головой.
— Дело делом, а вы расскажите сами, так понятнее, — попросил я снова.
Он, как видно, хотел выпытать у меня о судьбе потерпевшего. После выкуренной папиросы будто невзначай бросил:
— Начальник, скажите, тот мужик убит или вы меня — на пушку?
— Убит, — ответил я ему.
— Да, ситуация, скажем, фронтовая, — буркнул он.
Снова закурил и занервничал: тер пальцами виски, хватался за сердце.
— Болит? — посочувствовал я.
— Ноет, — выдавил. — Так всегда перед следователем.
Затем приподнялся, шумно скрипнул стулом.
— Слушайте. Было, значит, так. Знать, иду по селу. Мужик мне навстречу… Пьян, конечно. «Дай прикурить», — попросил его. А он как бычок: «Какой я курец» — и как двинет меня в скулу. У меня из глаз искры… Вы бы тоже не выдержали. Я со злости его ножичком — раз. Вот сюда, — поднял рубаху и показал место ниже пупка, куда он якобы нанес ножевое ранение. (У потерпевшего же — рана прямо в сердце). Снова закурил, задумался и неожиданно попросил: — Покажите мне того мужика. Я его сразу опознаю. Интересный мужик!
Я не ответил и еще больше насторожился.
«Что же побудило этого человека взять на себя тяжкое преступление? Подговорили?»
И тут же поползли другие мысли: «Как же Заступа мог знать о преступлении, совершенном здесь, в далеком селе?»
Отогнав сомнения, спросил:
— Сможете показать то место, где вы совершили преступление?
— Нет, — ответил раздраженно Заступа. — Чего не могу, того не могу. Было темно, дул встречный ветер, такой колючий, что аж дух захватывало.
Он снова задумался, будто вспоминал тот роковой вечер. В глаза мне не смотрел, боялся выдать себя. Погасив в пепельнице папиросу, взял новую, прикурил. Его лицо осунулось еще больше, стало землистым, нижняя губа заметно вздрагивала.
— Опишите внешность того мужчины. В чем был одет, — попросил я.
Заступа задумался, глубоко, с шумом вздохнул и тихо, как-то разочарованно промолвил:
— Дело было осенью. Значит, мужик был в пальто. В черном пальто. Это уж точно.
— А на голове?
— Шапка, конечно.
Посмотрел на меня, проверяя, поверил ли я ему, и тотчас же добавил, но уже тише:
— В чем же в такую погоду ходят? (По материалам же дела потерпевший был в фуражке и не в пальто, а в сером плаще).
— Какая обувь? — продолжал допытываться я.
Он заерзал на стуле, потянулся к папиросам, ехидно улыбнулся:
— Гражданин следователь, зачем вам вся эта мелочь? Что на нем? Никто до этого меня не спрашивал. Главное то, что я его подрезал.
Я настаивал на своем.
Заступа на мгновение задумался, затем вскочил.
— Должно быть, в сапогах. Не иначе. (По делу — в ботинках).
В дальнейшем Заступа стал еще больше придумывать, лгать, говорить невпопад, но я не отступал, задавал новые и новые вопросы, все сильнее убеждаясь: Заступа не убивал Симчука.
Но мне хотелось, чтобы он сам убедился в этом и отказался от своих показаний.
Однако Заступа еще держался.
В это время в кабинет зашел начальник уголовного розыска Проскурин, и я обрадовался. Для быстрой развязки разыгранного Заступой спектакля нужен был именно Проскурин. Поэтому я пригласил его сесть.
— Сами откуда родом? — продолжал я допрос.
Заступа деланно усмехнулся.
— Гражданин следователь! Вы опять за свое! Подрезал-то я… Все ясно, как божий день… Могу перекреститься.
— А все же интересно, как вы попали сюда?
Заступа посмотрел на Проскурина.
— Да, да, расскажите, — поддержал меня Проскурин.
— По совести? — переспросил Заступа.