При этом, запутывая следы, старик попытался швырнуть сверток в урну.
— Погоди, папаша, здесь сорить не разрешается, — остановил его Александр.
В свертке оказалось восемь сберегательных книжек на предъявителя на довольно крупную сумму.
— Сберкнижки ваши?
— Эх, если бы мои были! Разве я бросал бы их так! — обескураженно посмотрел на него Рюмин (так назвался старик).
— Гражданин Рюмин, откуда вы взяли эти сберегательные книжки?
— Не помню! — крикнул старик.
— Ну что же, придется задержать вас для выяснения всех обстоятельств.
Тот кивнул и тяжело опустился на урну. Спустя некоторое время привстал и сказал:
— Веди к следователю.
На допросе он признался:
— Мне что, я уже на пенсии, просили люди, и я отвозил деньги в сберкассу. Обещали один процент. Все же я рискую. С деньгами хожу, без охраны. Я же никого не обобрал…
— А деньги-то чьи?
— Деньги? Наши, советские…
— Кто вам их давал?
— Хм, это совершено резонный вопрос. — Рюмин задумался, почесал подбородок. — Тайна вкладов охраняется законом, гражданин следователь, — сказал тихо.
— Понимаю, понимаю. Это ведь вкладов. А кто давал вам деньги — не тайна?
— Пардон, дайте подумаю, — вздохнул Рюмин, потирая лоб тыльной стороной ладони. — Вертятся они вот перед глазами, а я никак… Ну, Косоглаз, Ленька из Мандриковки, Санька с Севастопольской, Митька из Кайдак. Фамилий не знаю. Да это и не требовалось. Вклады были безымянными.
— На предъявителя, значит? — поправил я его.
— Кажись, — буркнул Рюмин.
После допроса мы с Рюминым поехали по городу, и он указал дома, куда заходил за деньгами. Нужно было немедленно действовать. Операция была проведена быстро. Обыски сделали одновременно у Ранецкого, Булаха, Старчевского, Прыткого, Мотанчука, Бурулева, а также у Рюмина.
Денег было изъято около семидесяти тысяч рублей, кроме сберегательных книжек на предъявителя. Например, только у одного Ранецкого их было сто двадцать шесть штук на сто тридцать восемь тысяч рублей, наличными — девять тысяч, облигаций трехпроцентного займа на тысячу двести рублей. Значительные суммы Ранецкий передал на хранение своим родственникам, проживающим в Одессе, Запорожье, Киеве.
У сына Ранецкого было изъято девять тысяч рублей наличными и восемнадцать сберегательных книжек с остатком вкладов свыше восьми тысяч рублей.
Младший Ранецкий развел руками: не хотел выдавать своего отца, который так щедро одаривал его долгие годы. В день свадьбы преподнес ему небольшой свадебный подарок — особняк стоимостью около двадцати тысяч рублей. А невестке — бриллиантовое колье стоимостью свыше восьми тысяч рублей.
Делаю очную ставку.
— Это все по наследству от бабушки, не подумайте, что краденое, — начал старший.
— Не морочьте голову, — перебил я его, — ваша бабушка умерла еще до войны. А вклады в сберкассы вы начали делать уже работая на плодоовощной базе.
— Да? — удивленно спросил Ранецкий-младший.
— А вы не удивляйтесь, вас придется арестовать за укрытие заведомо краденого.
Теперь вскочил Ранецкий-старший:
— Вам мало одной жертвы? Мне что, я уже прожил свой век. Его не… Я все расскажу…
Три дня он тянул, пришлось делать еще одну очную ставку — со свахой, и только после этого он начал давать подробные показания.
…У «бедного» Рюмина было изъято ни много ни мало — двенадцать сберегательных книжек на восемнадцать тысяч рублей, наличными шесть тысяч рублей и облигаций на восемь тысяч. Кроме того, одиннадцать золотых монет царской чеканки, шесть золотых часов, кольца и серьги с бриллиантовыми камнями. Вот вам и один процентик, уплаченный плодоовощниками за усердие и добрую службу.
— Лимончики, апельсинчики — золотая жила! — вскричал Тищук, увидев на столе гору изъятых ценностей.
Допрашиваю Рюмина. Пожилой, грушевидная голова с низким лбом, длинный утиный нос, жидкие седые волосы, жесткая седая щетина на лице.
— Я больной человек… Не сажайте меня, пожалейте бедного старика… — говорит он плачущим голосом.
Я слушаю его и думаю о том, как непросто было ему зарабатывать проценты.
Каждый день нужно было объехать все сберкассы, а их по городу вон сколько. Соблюсти конспирацию: не попадаться на глаза одному и тому же кассиру и долго не задерживаться в сберкассе. Правда, приходные кассовые ордера он оформлял заранее еще дома, заполнял графы собственноручно.
Вести расчеты, брать деньги, закупать облигации подсчитывать проценты, разносить сберкнижки своим клиентам…
— Жить надо было… Вот я и трудился. Конечно, перепадало и мне. Они — мои клиенты — первоклассные специалисты… умеют экономить, непьющие…
— Сколько же вы всего сдали денег в сберкассы? — спросил я.
Рюмин пожал плечами.
— Точного учета не вел… Может, около полумиллиона.
В действительности эта цифра была значительно больше.
Установить это помогла малограмотность Рюмина. Заполняя приходные кассовые ордера, он делал одну и ту же ошибку. Писал вместо «тысяча» — тыща, вместо восемьсот — «восесот». Используя это, мы дополнительно выявили в сберкассах города еще пятьдесят тысяч рублей, которые затем суд обратил в доход государства. А сберегательные книжки так и не нашлись. Но следствие продолжалось. Разоблачена была только часть группы «апельсиновых королей». Нам уже были известны два магазина, через которые реализовывались излишки. Но по размаху хищения, по ценностям, которые мы изъяли у плодоовощников, магазинов должно было быть значительно больше. По нашим подсчетам, общая сумма похищенного составляла свыше трех миллионов рублей.
По документам больше всего фруктов было направлено в магазины № 7 и № 9, которыми руководили Мотанчук и Бурулев. Но эти дельцы избрали очень оригинальную и довольно надежную защиту.
Как на допросах, так и на очных ставках они категорически отрицали какое-либо участие в хищении.
— В их делах — не в курсе… Ничего не знаю. Фрукты привозили по документам. Продавали. Выручку забирали инкассаторы. Вот и все, — сказал Мотанчук.
— Все уже проверено. Зря упираетесь, — остановил я его и пригласил Тищука с документами.
— Смотрите, в документах одна липа, — стал возмущаться тот, показывая накладные Мотанчуку.
— Не знаю. Я в магазине не один. Есть заместители, продавцы. Товар принимают они, и они же расписываются за него. Моих подписей там нет.
— Резонно. Кто составлял отчеты? — не отступался от него Тищук.
— Ну, я, — буркнул Мотанчук уже серьезно.
— Выручку забирали вы?
— Не всегда.
— Вот расписка, — вмешался я. — В ней значится, что вы двенадцатого ноября от продавца Семеновой приняли восемьсот сорок два рубля. Кто ее писал?
— Допустим, я, — встревожился Мотанчук.
— Так вот, эта сумма на приход по магазину не взята.
— Не может быть!
Осмотрев документы, Мотанчук убедился, что ревизор говорит правду, и тяжело опустился на стул.
— Это не все. Полюбуйтесь еще, — продолжал наступать Тищук. — По временной фактуре значится, что в магазин шестнадцатого сентября было завезено 1693 килограмма яблок первого сорта по рублю за килограмм и 327 килограммов нестандартных на общую сумму 1728 рублей. Так?
— Ну а дальше? — вмешался в разговор я. — Документ, составленный вначале, уничтожается, а вместо него появляется другая фактура. В ней количество не меняется. И тут-то весь фокус! Фруктов первого сорта стало теперь 327 килограммов, нестандартных 1693 килограмма. Следовательно, сорта поменялись местами. Ошибка, скажете?
— Ошибка, — кивнул головой Мотанчук.
— Неужели вы считаете, что следователи простаки?
— Разница в стоимости — 1120 рублей — осталась у вас. Правильно?
— Не знаю. Все документы правильные, — не сдавался Мотанчук.
Наконец, припертый к стенке неопровержимыми уликами, он начал давать показания.