— За сданные в сберкассы деньги мы платили Рюмину из расчета один процент от суммы, — сказал в конце допроса.
Бурулев, убедившись в бесполезности запирательства, вскоре тоже признался и назвал еще двенадцать магазинов, через которые сбывались излишки фруктов.
Туткевич, этот горе-руководитель, узнав о неопровержимых фактах хищения, забегал по кабинету:
— Какие подлецы! А я им доверял. Ах, мерзавцы, ах, негодяи!
— Не только доверяли, но и свою долю получали, — сказал я.
— Нет, нет, это ложь, — закричал он. — Я… я с утра до вечера, как проклятый, кручусь. Дома не живу. По командировкам мотаюсь… Стараюсь обеспечить город всем, всем… сталеваров, шахтеров.
— Пожалуйста, прочитайте вот здесь, — показал я место в протоколе допроса Ранецкого.
«Руководитель у нас принципиальный, характер твердый, любит дисциплину, ну а деньги обожает. Ох как любит! Давали сначала десятками, а он требовал сотенными. Давали… Каждый день. Даже когда он уезжал в командировки…»
— Клевета, явная клевета! Теперь на меня все свалить хотят. Не выйдет. Вы тоже за них… за жуликов… Пишете в протоколы всякое там… Я буду жаловаться. Так не оставлю. Я пойду к прокурору, в республику поеду. Вам влетит.
— Жалуйтесь, куда хотите. Это ваше право. Но лучше посмотрите сюда, — и я положил перед ним фотографию. На ней сам Туткевич берет от Рюмина довольно толстый пакет. Встреча на вокзале перед отбытием в служебную командировку.
Прочитав показания Рюмина, он снова начал кричать:
— Ложь! Это не доказательство! Вы меня поймали? Нет! Так вот, запомните, я чист, как стеклышко.
— Скажите, Туткевич, где ваш автомобиль «Волга» за номером 55–41?
— Автомобиль? Откуда он у меня? — крикнул Туткевич.
— Вот документы. Ваш автомобиль в Кишиневе. Почему?
— Нет у меня никакого автомобиля, — продолжал отпираться Туткевич.
— Да еще и шофера держите на постоянном окладе. Вот справка ГАИ из Кишинева. А это показания самого шофера Бурдюжи и хозяйки Неонилы Савельевны, у которой вы довольно часто бываете. Зачитать!
— Не надо… — Он опустил голову.
— Вам эта тетрадь знакома? — поинтересовался я.
— Впервые вижу.
— Открою секрет, эту тетрадь мы изъяли у Старчевского, и оказалось — это учетная книга «черной кассы».
— «Черной кассы»? Что это еще? — вспыхнул Туткевич.
— Согласно записям, Папе выделено было из «черной кассы» около восемнадцати тысяч рублей.
— Кому-кому? — засуетился он.
— Вам.
— За что? — вскочил Туткевич.
— Вот и расскажите, за что вам платили долю от похищенного.
Тетрадь «черной кассы» «апельсиновых королей» обнаружил Александр под печкой в квартире Старчевского и вначале не придал ей особого значения, положил на стол. Во время обыска она исчезла. Сначала Александр махнул рукой. Подумаешь, ценность большая. Но Виктор не согласился с этим, стал искать, переворачивать все кверху дном и нашел ее в туалете, замоченной в унитазе. Тут-то и догадались — тетрадь дорога преступникам. А позже за несколько дней упорного труда мы расшифровали все ее записи. В ней велся учет похищенных сумм, регистрировалась выдача денег каждому дельцу преступной группы, которые значились под кличками: Папа — Туткевич, Лимон — Ранецкий, Антоновка — Бурулев, Сухофрукт — Старчевский, Транспортер — Рюмин, Ранет — Булах, Апельсинчик — Тугодум, Калоша — Прыткий, Баклажан — Мотанчук…
Вина Туткевича в хищении социалистической собственности в особо крупном размере была доказана полностью. Это он подчинил себе плодосекцию, подобрал и содержал на ответственных должностях людей, ранее по несколько раз судимых за хищения, покрывал их. Жалобы на них прятал, а затем уничтожал. А они в знак особого уважения к нему усердно содержали его на своем воровском балансе, платили из «черной кассы» ежемесячно по пятьсот рублей, не включая расходы Папы на командировки, которые оплачивались сотенными.
…Итак, час возмездия наступил. Вся «апельсиновая» группа — на скамье подсудимых. Выездная сессия Верховного Суда Украинской ССР признала вину всех подсудимых в хищении государственных средств в особо крупном размере и осудила их к различным мерам наказания. Учитывая особую опасность совершенного преступления, ранее судимых за хищения Ранецкого, Старчевского, Булаха — к высшей мере наказания.
Вечером я, Александр, Виктор и Тищук возвращались после процесса домой.
— Зайдем в магазин, — предложил Александр, когда мы подошли к гастроному № 9.
В магазине было людно. Шла торговля лимонами. Мы остановились у прилавка. Товар продавцы отпускали по чекам, строго соблюдая калибровку.
Мы убедились: торговали правильно. Я купил каждому из моих помощников по крупному лимону:
— Угощайтесь. Эти уже не ворованные.
КАРЬЕРА НА КРОВИ
Темной мартовской ночью 1918 года пустынной улицей оккупированного Киева шли крадучись двое. Один, с рыжими усами и бородой, — в рясе, другой, пониже ростом, — в видавшей виды солдатской папахе и короткой, выше колен, офицерской шинели.
Поблизости от старого дома оба остановились, озираясь, перекрестились и молча стали подниматься крутыми ступеньками, которые вели в застекленную, обвитую сухими лозами дикого винограда веранду. Перед дверью остановились и тихо, чуть слышно постучали.
Открыл долговязый сонный петлюровец в зеленом жупане. Здоровяк был крест-накрест перетянут новенькими, блестящими ремнями, на которых болтались сабля, маузер и гранаты.
— Чего надо? — строго взглянул на ночных гостей.
— Свои мы… К батьке… По очень важному делу, — умоляюще заговорил усатый.
— Их нет. Приходите завтра. Нечего шляться по ночам.
В это время послышались голоса, хлопнула дверь и на пороге встал сам Симон Петлюра.
— Кто такие? — ткнул нагайкой.
— К вам… — вытянулся долговязый.
— Откуда?
— Из Екатеринослава мы. — Высокий порылся в кармане и достал тряпичное удостоверение.
Петлюра несколько мгновений разглядывал тряпицу, потом удивленно поднял глаза.
— Варварив, это ты?
— Я, я, ваша честь. Вы же меня посылали…
— Хо-хо, святым отцом вырядился! Молодец, не узнать! А это кто?
— Это наш человек. — Варварив указал на спутника. — Павло Козар…
Низенький снял шапку и поклонился.
Так, выполнив задание Петлюры, Василий Варварив возвратился в логово заклятых врагов народа. Сюда же он привел и своего старого товарища — Павла Козара.
Оба жаждали одного — погреть руки на чужом. И вместе с петлюровцами бросились грабить, убивать, жечь…
Но недолго предатели хозяйничали на Украине — народ смел их со своего пути.
Остатки разгромленных банд удрали в панскую Польшу. Туда же грязная волна занесла и Василия Варварива. Павло Козар тайно вернулся в Екатеринослав и затаился.
…В 1920 году Василий Варварив был посвящен в сан и девятнадцать лет правил в селах Поварском, Оздинеже, Смидне на Волыни, клевеща на Советскую власть и агитируя за «самостийну Украину». Когда же в 1939 году Западная Украина была освобождена от гнета капиталистов и помещиков, батюшка в панике сбежал из своего прихода и пришел в себя лишь в Варшаве в окружении русских белоэмигрантов.
День 22 июня 1941 года для нашего народа начался с разрывов бомб и снарядов, плача детей, стонов раненых. С запада коварно ворвалась в нашу жизнь самая жестокая за всю историю человечества война.
В хвосте у «немецкого рыцарства», которое убивая, насилуя и грабя, бросилось завоевывать «жизненное пространство», потянулись на советскую землю и подонки всех мастей — петлюровцы, украинские буржуазные националисты, белогвардейцы, кулачье, а среди них и Василий Варварив. Вынырнув в оккупированном Ровно и заняв солидный церковный пост, святой отец на новом месте начал ревностно служить новым хозяевам.