— Почему же нельзя? Оставайтесь… — Старик никогда не отказывает в ночлеге.
— Бог вас наградит, хозяин!
Артуро заметил, что они все время поглядывают на весла.
— Мы думали, вы сразу же захотите переправиться…
— Уж чего бы лучше… да сами видите, где нам… под таким ливнем…
Мы, конечно, все видим и понимаем без объяснений. Лица у этих людей изуродованы, идут они с трудом, а говорят, будто стонут. У них волчанка, болезнь очень распространенная в долинах Мараньона, хотя заболевают ею чаще всего люди пришлые. Сначала на теле появляется розоватое пятно, потом оно становится фиолетовым и постепенно превращается в гноящуюся язву. Пятнами покрывается все тело, и человек заживо разлагается.
Бедняги уселись в конце галереи и печальным, угасшим взглядом стали смотреть на дождь. Только один раз что-то вроде искорки мелькнуло у них в глазах — это когда они отвечали на вопрос дона Матиаса.
— Мы идем в Уамачуко, говорят, тамошний доктор нас сможет вылечить…
— А сами-то мы из Кондомарки…
Лица у них фиолетовые, бесформенные, не лица, а живое мясо. И распухли так, что кажется, вот-вот брызнет кровь. Но крови нет, видны лишь струпья и язвы. У одного нос совсем сгнил, осталась только черная дыра, а у другого — наполовину.
Дону Матиасу их очень жаль, он говорит, что болезнь эту побороть все-таки можно, но надо браться за нее сразу. А не приходилось ли им прикладывать мазь, которую называют «солдатской помадой»? Они отвечают, что прикладывали только подорожник, масло, сбитое из женского молока, да еще какие-то примочки, которые давали им знахари. Дон Матиас говорит:
— К моему куму Роке, царствие ему небесное, тоже прицепилась волчанка, так он только этой мазью и спасся.
И всё удивляется:
— Откуда же она берется, эта напасть? За то время, что я живу в Калемаре, а я тут и родился, только двое из наших болели волчанкой, а в других местах, в горах особенно, от нее гибнет уйма народу. И откуда она берется?
— А кто ж ее знает?
— Значит, на то воля божья, — в один голос печально вздыхают больные, с тоской глядя туда, где раскинулась жаркая, буйно зеленеющая долина.
Сколько затаенной боли в этом угасшем взгляде… Ах, если бы в долине было так, как в пуне, — там нет никакой заразы! Здесь же, может быть, совсем рядом, среди пышной до бесстыдства зелени, прячется растение, которое передает эту болезнь москитам, а те несут ее людям.
Хасинто и Сантос прощаются до следующего утра, и я тоже собираюсь идти, но не могу устоять перед уговорами гостеприимного дона Матиаса:
— Нечего тебе, сынок, всю воду с неба на себя собирать. Пока доберешься до нья[29] Марианы, а потом домой… Оставайся-ка лучше у меня…
Наступает ночь, и мы усаживаемся вокруг очага, над которым дымится олья[30]. Вид у наших гостей ужасный — руки раздулись, как у утопленников, и похлебку им хлебать тоже, видно, трудно — губы распухли, гноятся. А щеки так дрожат, что кажется, вот-вот отвалятся и упадут в плошку или на пол. И смрад от них идет тяжелый, трупный.
— Бог вам за все заплатит, хозяин, — благодарят они, поужинав.
Артуро старается их подбодрить:
— Ничего, бог даст, поправитесь… Сколько я таких больных перевидал в Сартине — не сосчитать, а все поправились… Завтра пораньше перебросим вас на ту сторону, и пойдете себе потихонечку…
Артуро выходит на улицу, за ним Люсинда с Аданом. Втроем они бегут к своей хижине. Старик и донья Мельча уходят в дом, а мы устраиваемся на галерее, гости в одном конце, я — в другом, в том самом гамаке, в котором еще совсем недавно спал Рохе.
Ночь так плотно окутала хижину, что невозможно ничего разглядеть, но я все время чувствую неотвязную, тяжелую близость этих людей, близость тлена, близость самой могилы. Молчание сна и смерти нарушает только монотонный шум дождя. Наконец жизнь пробуждается в одном из несчастных — тихий, угасший, полный отчаяния голос жалуется:
— Плохо мне… нутро все болит… к сердцу подступило…
Утром, поев, мы отправляемся к реке. Больные плетутся сзади. Они идут частыми мелкими шажками, стараясь не делать ни одного резкого движения, как будто боятся, что тела их вдруг распадутся на части.
— Как лило-то всю ночь, небось река разбушевалась, ой-ой-ой!..
— Да уж не без того…
С веслами на плечах мы шагаем по деревенской улочке. Деревья все еще роняют крупные, тяжелые капли. Одежда становится влажной от тумана — поднимаясь над землей, он окутывает весь Калемар, и долина похожа на огромный кипящий котел. Медленно ползут облака, белые, легкие. К вечеру они соберутся где-то там, в вышине, и снова хлынет на землю яростный ливень.