— А знаете, дон Освальдо, — оживляется старый Матиас, — тот, кто привыкает к коке, остается у нас навсегда. Кока крепко-накрепко привязывает человека к нашим долинам и горам…
И старик рукой показывает на скалы, уходящие в самое небо. При свете луны они кажутся огромными тенями. А у подножья их, прямо перед нами, серебрится река, и камни, что лежат у самой воды, удивительно напоминают фигуры людей.
— Все возможно! Сначала очень тяжело было, а теперь вот привыкаю…
Мы от души радуемся, что этот горожанин жует коку вместе с нами, ведь так нам легче признать его своим, теперь он стал настоящим мужчиной и вполне может помериться силой с нашей дикой природой. Вскоре он пришел в какое-то возбуждение, чего раньше мы за ним не замечали. Но это всегда так бывает с новичками, с теми, кто еще только привыкает к коке. Дон Освальдо говорит без умолку и смотрит на реку с таким удивлением, будто видит ее в первый раз. Да и всю долину он словно видит впервые, — это все из-за нашего зелья.
— Да, да, река, река! — повторяет он все время.
А река в призрачном свете луны лениво перекатывает низкие волны. Вдоль берегов — белое кружево. Инженер оборачивается, смотрит туда, где густо чернеет лес. Шелестят листья, ухают совы, перекликаясь друг с другом и наполняя ночь своим щемящим сердце хохотом.
— Река, река! — снова повторяет инженер, не сводя с нее глаз. — Раньше я как-то совсем не думал о ней. А ведь какая она огромная, какая упрямая, ведь все это создано ею, правда? Своим диким ревом она когда-то так испугала каменные громады, что они отступили, образовав долину. Она рассекла скалы и пробила себе дорогу. О, какие здесь были битвы, когда река теснила эти горы, а потом, выбрав себе русло, сколько раз она слизывала все, чем сама же украсила свои берега! Если бы не было вот этого огромного утеса над водой, разве вы жили бы здесь сейчас? Нет, конечно! Но я вижу тот день, когда река уничтожит и эту преграду, — какое тогда будет половодье! Вода хлынет через утес, и весь Калемар превратится просто в берег, покрытый галькой. А потом здесь вырастут гуаранго, и все будет так, как в любом другом месте, а от садов и людей и следа не останется…
Слушая его, мы думаем, что и вправду река может сделать не только это, но и многое другое, хотя не так-то быстро разрешится спор воды и камня, ведь в этом утесе, что подпирает склон горы, тоже сила немалая, и борьба между ними будет тянуться целую вечность.
А инженер торопливо жует коку и говорит без умолку:
— Как удивительно все это! Сколько дорог я исходил, сколько скал облазил! Чтобы усмирить эту дикую природу, нужна не одна крупная компания. Здесь есть все, и нет ничего. Я многое осмотрел. Впадина Уайабамбы издавна славится своими богатствами, но там не обойдешься без железной дороги или шоссе, а чтобы проложить их через эти адские каменные дебри, понадобится столько денег, что не приведи бог! Подумайте только! Руда есть даже на самых вершинах, а как туда доставить оборудование? Чего я только не насмотрелся, чего не наслушался, пока искал руду!
— Рассказывайте, дон Освальдо, рассказывайте все подряд… — просит старик.
— Все или ничего, да? Ладно, слушайте. Сколько я круч обстукал своей киркой — не сосчитать. Ел, что попало, спал, где придется. Потом упал в пропасть мой гнедой, и я остался совсем один, а холод был такой, что, думал, конец мне. А один раз индеец, провожатый, говорит: «Дождь будет, тайта», хотя на небе — ни облачка. Я посмеялся над ним и велел идти дальше, как вдруг, когда мы были уже далеко в горах, небо потемнело и разразилась такая страшная буря, что мы уже ни шагу не могли сделать и промокли до костей. Не понимаю, как меня смерть обошла! В другой раз мне взбрело в голову отправиться из Бамбамарки ночью. А староста, индеец Аристобуло, говорит: «Подождите до утра, сеньор, сегодня ночью душа сожженной будет блуждать по деревне». Я слыхал, что этот самый Аристобуло служил в армии и даже учился когда-то, а главное, я знал, что он совсем не глупый человек, вот я и отвечаю ему, что, мол, как же это вы и на побережье в городе жили, и столько всего видали на своем веку, а верите в такие глупости? Но он все твердит свое: «Поверьте, сеньор, так оно и будет». Да, кстати, вы, может быть, не знаете, разговор шел о женщине, которую они сожгли на костре…
— Знаем, знаем, — в один голос отзываемся мы.
Но инженер как будто уже забыл об этом. Совы заухали еще громче, и им овладело какое-то странное беспокойство. Руки все щупали одеяло и песок, словно искали, за что бы ухватиться. Наконец он опять заговорил: