— Ужак себе зад натрет на таком жеребце!
— Да! Видно, хозяева сговорились покончить с Селедонами!
— Ерунда! Таких молодцов и на крючок не поймаешь!
Так толковали жители, глядя на скакунов, бодро цокавших копытами.
— Вы знаете? — шипел сквозь гнилые зубы сапожник. — Вчера Ужак что-то купил в аптеке.
— Арнику для примочек…
— Что ты, валерьянку от нервов…
И все хохотали.
Только сам Ужак знал, что он купил. Недаром он долго шептался с аптекарем, а потом взял у него какой-то сверток и поспешно спрятал под поношенным зеленоватым плащом. Сейчас лейтенант надменно гарцевал — он гордился собой — и слегка пришпоривал коня, натянув поводья, чтобы тот покруче выгибал шею. Жеребец гордо выступал впереди отряда, мотая головой; на мостовую летели клочья белой пены. Полицейские, не привыкшие к породистым коням, то резко натягивали поводья — и кони останавливались как вкопанные, то вонзали шпоры — и кони кидались вперед. Народ смеялся.
— Кто так ездит, олухи! — выговаривал Чумпи, то и дело поворачиваясь к своим подчиненным. Но утешался тем, что сам был ловким наездником. Его гнедой, перуанский жеребец арабских кровей, шел то боком, то прямо, грациозно вскидывая ноги, чутко повинуясь поводьям, шпорам и шенкелям.
Выехав за город, все отпустили поводья, и лошади пошли рысью. Вскоре зазмеилась дорога в пуну. Порой на всадников лаяли собаки, сторожившие загон или хижину.
— Шпоры, шпоры давайте! — покрикивал Чумпи.
И сам вонзал шпоры. Жеребец бежал бодро. Стараясь не слишком растягивать цепь, полицейские дергали поводья, а если кто-нибудь замахивался плетью, горячая лошадь пускалась во весь опор, не разбирая дороги.
Сейчас полицейские даже не глядели по сторонам. Вот вылавливать рекрутов — дело хорошее, легкое: едешь шагом на кляче, отобранной у индейцев, высматриваешь молодых парней, а заодно и на красивые места наглядишься, и на то, как крестьяне в поле работают. Иногда остановишься у дома с красным флажком — там торгуют чичей — и, спешившись, пропустишь стаканчик. Сейчас не то. Сейчас надо трястись за Чумпи. Подниматься выше, выше. Лента дороги петляет между скал, теряясь за деревьями, идет все круче вверх, пока не углубляется в расщелину, ведущую к вершине.
Когда достигли гребня, Чумпи остановился. Всадники карательного отряда окружили его. Шумно храпели взмыленные кони, молча ждали хмурые полицейские, и Чумпи заговорил:
— Кого увидите — «стой!», а если не остановится — стреляйте. Ясно? Зарядите карабины и глядите в оба: тут они обычно и рыщут…
Карабины сняты с плеч — торопливо щелкнули затворы — и положены на луку седла.
Глаза полицейских и длинный бинокль лейтенанта внимательно обследовали бескрайние дали пуны. Вокруг острые скалы да желтые сухие травы на крутых, почти отвесных склонах, по которым медленно карабкаются костлявые коровы.
Ехали молча. Слышны были только протяжные крики горных птиц, какое-то странное мычание, повторенное эхом, да стук копыт по черной тропе, огибающей холмы. За каждым поворотом могла таиться засада, но всадники сворачивали снова и снова и не встречали ни одной живой души. Чумпи ехал впереди, обдумывая план облавы. Много раз постигала его неудача, но на этот раз… на этот раз… Он мрачно улыбался, а крепкий горный ветер раздувал полы его плаща. Позади тянулись полицейские, уже надевшие цветистые индейские пончо. Им было невесело. Эти братья Селедоны метко стреляют, так что кто-нибудь да останется гнить в этих горах, не удостоившись и приличной могилы. Что поделаешь: начальник едет впереди!
Пуна по-прежнему была тиха и пустынна; там и сям ее разнообразили острые горные пики. К вечеру отряд достиг того места, где дорога, круто петляя, начинала спускаться к Мараньону. А чтобы дойти до Ущелья, надо было переплыть реку. Черта с два достанешь этих братцев!
Чумпи приказал полицейским:
— А ну, сгоните-ка побольше коров. Живо, живо! — прикрикнул он, видя, что полицейские повинуются неохотно.
Долго лазали они по крутым склонам и расщелинам, и когда на небе уже загорелся закат, собрали стадо голов в двадцать.
— Теперь гоните их, гоните к реке…
Полицейские послушно погнали стадо, и гнали до тех пор, пока не испугались, что их заметят Селедоны: ночь наступала светлая. Когда они возвращались, взошла луна и посеребрила редкие облака.
— Готово, сеньор лейтенант.
— А коровы пошли дальше?
— Да, сеньор лейтенант. Мы стали швырять в них камнями, они и побежали.
— Отлично, отлично, — одобрил Чумпи, потирая руки.