— Не так уж горько…
— Ага… Давай шлепнем другую?
Еще выстрел — и еще одна папайя падает на землю. Остальные и вправду были зеленые. Наступил вечер, Хулиан и Блас улеглись под деревьями. Позже, ночью, они перейдут в расщелину, все же спокойней, а утром поищут, нет ли там плодов чиримойо. Они выживут. Когда-нибудь им встретится Ужак и его паршивые полицейские, и они расквитаются. А этот дурак Венансио не захотел драться!
Вдруг Тощий завыл. Братья решили, что это от голода, и выругали себя — надо было дать ему кусок папайи. Ничего, завтра поест чиримойо. Вскоре Блас почувствовал, как по всему телу пробежала странная дрожь.
— У меня живот болит и голова…
— Ты просто ослабел…
Но Хулиан Селедон, у которого в жизни рука не дрожала, заметил, что и у него странно задергались руки и ноги, а потом и все тело.
— Яд… Это яд…
Тощий все выл. Блас не ответил брату. Что-то раздирало Хулиану внутренности, и он зарычал, точно пума. Время для него остановилось. Он знал одно: сейчас он умрет, и лежал ничком, сжав виски руками, изрыгая проклятья. На губах его выступила пена. Сколько времени пролежал он так, неподвижно, наедине со своей бедой? Тощий снова залаял. Кто-то приближался. Неужели Ужак? Да, это он и другие полицейские с карабинами наготове. А его руки, крепкие руки Хулиана, не держат винчестер, и глаза, ясные глаза, мутнеют. Он потряс Бласа за плечо:
— Эй, смотри, идут, идут…
Блас уже окоченел, Хулиан последним усилием повернулся к врагам. Он хотел выстрелить, но глаза застилала ночь. Он еще смог различить, что чья-то тень стремительно кинулась к полицейским. Раздался выстрел. Потом другая тень пошла на него. Она росла. Что-то твердое коснулось его лба. И на секунду, совершенно ясно, он почувствовал, что перед ним открывается безмерная тишина.
Пуля пробила Хулиану голову. Умирая, он так и не понял, что тенью, кинувшейся на полицейских, был Тощий. Верный пес бросился на Чумпи, и тот выстрелил. Теперь Тощий еще бился на земле, упрямо борясь со смертью. Чумпи смотрел на свою работу и самодовольно приговаривал:
— А еще говорят, Чумпи безмозглый… Ха, ха, ха! Что называется, побили зверей… Ха, ха, ха!
Наконец он приказал:
— Надо отвезти этих чоло в город. Мы их сфотографируем. Подымите-ка их…
Когда трупы проносили мимо пса, Чумпи заметил, что собака шевелится. Выстрелом он размозжил ей голову и погасил блеск глаз, которые все еще смотрели в тоске, как полицейские волокут тело хозяина.
— Сволочь пес, — сказал Чумпи, вспомнив, сколько раз он все губил своим лаем.
Вот какая эпитафия вознаградила за верную службу Тощего — разбойничью собаку.
X. НОВЫЙ ПОСЕВ
Крестьяне сеют, ухаживают за посевами и жнут, и каждый год возрождается в них любовь к жизни. В этом смысл их существования. Люди грубые, простые, они проходят, оставляя на земле только длинные, бесчисленные борозды. Что ж еще? Ничего. Человек живот хорошо, если он что-то сделал.
И вот засеяли последний участок господской земли. Сам дон Сиприано Рамирес твердой рукой рассыпал пшеницу по пахучей земле — дело для него привычное. Это были счастливые дни: прошлогодний урожай подошел к концу, и вот вновь полил дождь, вновь вспахали землю, вновь засеяли. Хозяева и пеоны радостно слились с землей.
Когда солнце село, работу кончили. Пятьдесят пеонов распрягают пятьдесят пар волов. Животные мирно мычат, направляясь к стойлам. Далеко, в округе Саукопампа, звонит колокол. Но люди уже помолились в поле, прямо на борозде, за своим благородным делом.
Хозяин и управляющий дон Ромуло Мендес последними покидают вспаханное поле.
Дон Сиприано высок ростом, но несколько тучен. Лицо у него жирное, одутловатое, кожа белая. На нем желтый груботканый костюм и тяжелые ботинки. Шляпа из пальмовых волокон надвинута на самые брови. Хмурый и худощавый дон Ромуло перекинул пончо через плечо и нахлобучил измятую тростниковую шляпу. Ноги у него тощие, кривые, и темные брюки висят, как на палках. Оба идут, утопая в земле по щиколотку, и глядят вниз, точно считают борозды. Дон Сиприано засунул руки в карманы жилета. Время от времени он улыбается. Немного позади почтительно шагает дон Ромуло, теребя усы. Он тоже улыбается.
Прекрасна земля, особенно когда она вспахана. Мягкая, рыхлая, добрая, окутанная пахучими испарениями, она дышит плодородием.
Пеоны по приказу хозяина ждут его, выстроившись у края поля. В сумерках цветистые пончо не кажутся такими яркими. Держа шляпы в руках, чуть опустив лохматые головы, пеоны следят исподлобья за доном Сиприано. Его мощный голос властен и уверен: