Он ничего не сказал по поводу посылки, которую вручил ему Ерофеев. Они сидели в полутёмной кухне у печки; здесь было теплее, чем в комнатах.
– Вы ведь здешний? – спросил Ерофеева отец Александр.
– Понятно, здешний... Нам не приходилось с вами встречаться по понятным причинам.
– Да, да, по понятным причинам. А вот теперь встретились, теперь я о вас слышал...
Ему, по-видимому, было трудно продолжать разговор.
– Должен вам сказать, – начал Ерофеев, – что немецкое командование на рождество решило сделать подарок здешним детям, послать им угощение. Насколько я знаю, предполагается устроить ёлку в школе и подарки доставят туда. А вы уж возьмите на себя труд раздать угощение детям...
Священник молчал.
– Какое ваше мнение по этому поводу?
Отец Александр кашлянул и, глядя в сторону, сказал:
– Вас интересует моё мнение?
– Конечно.
– Видите ли, ёлка – праздник весёлый, а тут война, в каждой семье своё горе, у того отца нету, у того брата или мужа... Как же тут веселиться? Вряд ли родители согласятся устраивать ёлку в дни общего горя... Тем более в городе всем известно то, что произошло на днях в селе Тучкове...
– А вы не боитесь, – спросил Ерофеев, – что ваш отказ будет сочтён за непочтительность к немецкому командованию? До сих пор немцы относились к вам хорошо, уважая ваш возраст и сан...
Отец Александр опять помолчал и вдруг, подняв на него глаза, сказал с недоброй усмешкой:
– Возраст мой, действительно, почтенный, семьдесят шесть лет, и в таком возрасте смерть не так уж страшна... Вообще русские люди смерти никогда не боялись, смотрели на неё как на нечто неизбежное. Бывают, разумеется, исключения... Больше у вас нет никаких дел ко мне?
– Нет. Разве вот что: скоро зима, вам дровишки понадобятся...
– Мне немного надо, и верующие обо мне помнят. Не извольте беспокоиться.
На этом разговор закончился. Ерофеев простился и вышел. Он полез в бричку и увидел посылку – подарок немцев – на сиденье.
Вечером он сказал по телефону Шнапеку, что священник благодарит за внимание, но подарка не принял: о нём, мол, заботятся верующие.
– Надо было заставить его взять! – крикнул Шнапек.
Ерофеев промолчал. Он много выпил, вернувшись от священника, ему была безразлична грубость Шнапека.
Глава XI
Легкомысленный попутчик
Инженер Головин действительно позаботился о Соне Сосновой и достал ей билет – у них оказались нижние места в одном купе – и трогательно ждал её входа в вокзал. Всё это было очень приятно Соне.
Тронулся поезд; она молча глядела в окно, где мелькали подмосковные дачи, пустынные деревянные платформы, такие оживлённые и шумные в мирные дни.
Ехали молча. Потом Головин, видимо, решив, что молчать невежливо, стал развлекать Соню довольно игривыми рассказами о старом времени, о красавицах.
Стемнело. Головин включил свет и плотно задёрнул занавески. Он достал из чемодана бутылку вина и закуску, аккуратно, даже не без изящества расположил всё это на столике. Соня почти машинально выпила. Головин сидел с ней рядом и продолжал жужжать негромким, вкрадчивым голоском:
– Вот гляжу я на вас – хороша, спору нет, и брови дугой, и румянец, и головка отлично посажена... Эх, кабы вам придать немного жизни, одеть в этакое лёгкое платье с вырезом, причесать по-модному и жемчуга в ушки – была бы прелесть! Ведь жить-то хочется?
Соня улыбнулась. Разговор показался ей странным, и она перевела его на другую тему:
– Вы бывали в Париже? Расскажите мне о нём.
Головин, оказывается, в Париже не был, но бывал в Монте-Карло, жил на Ривьере. Они проговорили до трёх часов ночи. Соседи им не мешали – наверху мирно спали угомонившиеся после московской сутолоки командировочные.
Так прошли первые сутки путешествия. На второй вечер Головин, присев рядом с Соней, вдруг заявил ей:
– Вот что я скажу вам, Софьюшка, – уж позвольте мне так вас называть, – ничего у вас не получилось с сыном Андрея Андреевича, а жить-то ведь хочется... Я по глазам видел, когда вы меня про Париж спрашивали. А приедете в Зауральск – опять сиди в библиотеке среди пыльных книжек и газет, потом возвращайся в холодную комнатку, топи печку, разогревай кашу, пей кипяток без сахара... Знаете что? Поезжайте-ка с вокзала прямо ко мне – и всё!
– Как это к вам, в качестве кого? – удивилась Соня.
– Ну, в качестве... родственницы, что ли... Семьи у меня теперь нет – вот я и привёз из Москвы дальнюю родственницу-хозяюшку. Устроят меня хорошо, будут всякие блага, всё-таки я работник солидный, отношение ко мне соответственное... Что вы на это скажете? Сейчас я совсем одинок, абсолютно одинок. – Головин взял руку Сони в свои руки. – Ну, серьёзно, решайте; можете не сейчас, а завтра... Нам ещё двое суток ехать.