– Хоть пятьдесят центов, – продолжал Моллой, – за каждый синяк, от ступней и выше.
– Если б у тебя так трещала башка…
– Трещит, – успокоил его Мыльный. – Солнце напекло. Прямо чуть все не бросил! Если б я знал, что…
– А мне-то, мне каково?! – заорал Твист, трясясь от жалости к себе. – Что твоя жена натворила, а? Деловому партнеру! Накапать сонных капель… Да что же это такое?!
Моллой обдумал этот вопрос.
– Она у меня порывистая.
– И еще лилию в руку сунула!
– Такая, знаешь, забавница. Молодость, молодость…
– Я тебе покажу молодость! Да как…
Мистер Моллой решил, что пришла пора назиданий.
– Сам виноват, Шимпи. Все корысть, все жадность. Не запросил бы шестьдесят пять процентов, ничего бы не было. Может порывистая натура это стерпеть? Не может. Ты лучше послушай, зачем я приехал. Согласен поделить по совести – треть на человека, – скажу хорошую вещь, плясать будешь.
– Плясать я буду только в том случае, если ты свернешь шею.
Моллой был неприятно поражен.
– Ну что это ты, Шимпи! Как можно?!
Мистер Твист поинтересовался, не ждет ли мистер Моллой, что при сложившихся обстоятельствах он, то есть Твист, его поцелует. Мистер Моллой этого не ждал, не ждал он и грубости. Грубость, надо сказать, к добру не приводит, равно как и жестокость.
– Если бы у тебя, Шимпи, так болела голова, – с упреком прибавил он, – ты бы знал, как горько, когда старый друг обижает.
Твисту пришлось немного побороться с непроизвольным бульканьем.
– Голова? – переспросил он. – С чего бы это? Вот у меня и впрямь болит.
– Ну что ты, Шимпи!
– Хочешь убедиться, выпей этих капель.
Мистер Моллой разумно уклонился от спора.
– Так вот, я тебе скажу, зачем приехал. Этот субъект нас обштопал.
– Какой субъект?
– Лестер Кармоди. Подозревал с самого начала.
– Что?!
– Да уж то. Сам слышал. Знаешь, что он натворил? Забрал сумку из шкафа и послал шофера отвезти ее в камеру хранения.
– Что?!
– То.
– М-да… – впечатлился мистер Твист. – Однако… Значит, она не у тебя?
– Нет, не у меня.
Мистер Твист не надеялся испытать радость ни в тот день, ни позже, но что-то похожее испытал. Тем самым он засмеялся, а потом – взвыл от боли.
– Вот и доигрались, – наставительно сказал он, когда перестал сжимать голову обеими руками. – Положеньице-то не лучше моего.
– Нам обоим плохо, Шимпи. Надо действовать вместе и как можно быстрее.
– Как это действовать?
– Сейчас скажу. Этот шофер привез квитанцию…
– …и дал старикану, да?
– А вот и нет! Племянничку. Молодому Кэрролу.
Потрясенный Шимп воззрился на Моллоя:
– Кэррол? Это который там, наверху?
– Он наверху?
– А то! Заперт, и окна с решетками. Ты уверен про квитанцию?
– Еще как! Идем и берем.
– И все?
– Все.
– А как, – спросил Шимп, – мы ее возьмем?
Мистер Моллой ответил не сразу. Он сам размышлял об этом, крутя педали, и в конце концов понадеялся на острый разум Шимпа.
– Я думал, – признался он наконец, – тебе что-нибудь придет в голову.
– Да? Мне?
– Ты такой умный, – сказал Моллой. – В чем, в чем, а в этом тебе никто не отказывает. Что-нибудь ты измыслишь.
– Да? А ты пока что отдохнешь? И за все про все…
– Ну, Шимпи!
– …какую-то жалкую треть? Вот что я скажу…
Мистер Моллой чуть не заплакал.
– Ох, не будем заводиться! Договорились, и ладно. Такое, знаешь, джентльменское соглашение.
– Да? Спустись с неба, птиц распугаешь. Семьдесят процентов мне, а то работать не буду.
– Семьдесят!
– Пожалуйста, дам совет. Иди туда сам, побеседуй. Если он чувствует то, что я после этих капель, он тебе очень обрадуется. Ну, оторвет голову, ну, выбросит из окна – чего там, все одно умирать.
Мистер Моллой, и раньше не слишком сообразительный, после своей поездки совсем лишился сметливости. Вот если бы тут была жена, она бы мигом подкинула идей, и самых отборных.
– Нельзя ж его вечно там держать, – печально вымолвил он.
– И не нужно, если ты согласен на тридцать процентов.
– У тебя что, есть план?
– Как не быть!
Моллой пригорюнился. Он знал: когда Шимп поделится планом, он сразу увидит, что тот буквально лежал под рукой, бери – не хочу.
– Ну как? – поторопил медик. – Тридцать – лучше, чем ноль. И не говори, что сам так думал!
Мистер Моллой сделал последние усилия. Он был мастером своего дела – продавал фантомные акции несуществующих нефтяных компаний, – но своего, не чужих.
– Хорошо, Шимпи, – сказал он, покорно вздохнув.
– Значит, мне – семьдесят, вам – тридцать?
– Да. Только уж не знаю, как сообщить ей… Она рассердится, Шимпи. Что там, она расстроится.