— Эй, почтенные!
Все еще топтавшиеся у ворот скитники невольно вздрогнули:
— Спаси Исусе и помилуй! Кто здесь? — прогудел Колода.
— Лешак я — казачий пленник. Развяжите, благодетели!
Колода с Никодимом опасливо приблизились и, перекрестившись, сняли путы с рук лежащего.
Со снега поднялся крепкотелый, простоватый с виду мужик, в вонючем коричневом зипуне, в грязных чунях и онучах[24]. Весь квадратный, с короткими, словно обрубленными, руками, с торчащими, черными от въевшейся грязи пальцами. На загорелый лоб из-под плотно надетой шапки выбивались немытые вихры густых темно-рыжих волос. Взъерошенная бородища, медно поблескивая в лучах заходящего солнца, укрывала широкую грудь. Из-под мохнатых бровей хитровато буравили скитников прищуренные глазки. Судя по повадкам, человек бывалый и ухватистый.
— Воистину лешак! Кто таков и откель будешь?
— Вольный я, без роду и племени. Нынче в старателях удачу пытаю, — дробной скороговоркой отрапортовал арестант.
— И давно промышляешь?
— Да где уж! Мне от роду-то всего двадцать три.
Скитники изумленно переглянулись: на вид бродяге было за тридцать.
— За что ж повязали?
— Дак золотишка чуток намыл. Хозяин питейного заведения прознал про то. Не погнушался, пройдоха, чирей ему в ухо, и по бражному делу обобрал, а утром, шельма, сам же и указал на меня, яко на беглого колодника с Ангары-реки, холера ему в дышло. Правды-то в этих чащобах не сыщешь — поди медведю жалуйся. Но Господь милостив — вас, спасителей, послал. Благодарствую вам, люди добрые! — Лешак отвесил обступившей его братии низкий земной поклон. — А подъесаула ты, дядя, крепко огрел! Силен! Чирей тебе в ухо, — уважительно добавил он, обращаясь к Колоде. — Токо вот што я скажу: таперича оне от вас не отвяжутся.
Одно слово — бунт! Как пить дать вышлют карательну команду. Иха власть велика! Надоть уходить вам отсель, покуда не поздно. Иначе не миновать смертной казни зачинщикам, да и остальных в кандалы и на каторгу. А дома ваши в разор пустят.
— Спору нет, грех свершен великий, да ведь ненароком, не по злому умыслу. Молитвами и покаянием искупим его. А казаки вряд ли скоро явятся: через пять — шесть дней пути не станет — распутица, до уезда же только в один конец седмина ходу. Но что верно, то верно: оставаться нам здесь не след — житья проклятые щепотники теперь тем паче не дадут, — рассудил Маркел.
На соборе решено было по речке уйти на Лену и в тамошних горах искать глухое, безлюдное место.
По распоряжению наставника братия, не мешкая, отправилась готовить лес для лодок. Никодим, выбирая подходящие для роспуска на доски стволы, заметил Лешака, кружившего неподалеку.
— Дозволь, почтенный, слово молвить, — вместо приветствия выпалил старатель, поспешно стянув с головы шапку. — Можа, негоже мне в чужи дела соваться, да помочь ведь могу. Прибился к нашему прииску ишо осенью один схимник, вашего староверческого роду-племени, человек души ангельской. Так вот, сказывал он мне однажды, што ведом ему на севере скит потаенный, Господом хранимый… Я и подумал: ежели пожелаете, могу доставить того схимника к вам для расспроса, тока с условием, што, коли столкуетесь, то и меня туды прихватите. Можа золота самородного али шлихового там сыщу. Мне тамошние места слегка знакомы: с казаками из Алдана в острог ходил, а скит тот заповедный где-то в тех краях.
— Такое надо с братией обсудить, — сдержанно ответствовал Никодим.
Вечером скитники долго ломали головы над предложением Лешака, взвешивая все «за» и «против». Сошлись на том, что встреча с монахом будет не лишней: вдруг он и вправду скажет что дельное.
Поутру вышли к уже стоявшему у ворот Лешаку.
— Вези своего знакомца, послушаем его самого. Только вот как ты его доставишь? Снег-то поплыл, того и гляди вода верхом хлынет!
— Пустячное дело! До нашего прииска ежели напрямки не далече. Коли дадите коня и хлеба, то мигом обернусь.
Через день Лешак действительно привез худого высокого человека неопределенного возраста с голубыми, прямо-таки лучащимися добротой и любопытством глазами на прозрачном, кротком, точно у херувима, лице, в драной рясе из мешковины и длиннополой домотканой сибирке, висевшей на нем, как на голом колу.
Сотворив уставные метания[25] и обменявшись приветствиями, все зашли к Маркелу и долго, дотошно пытали монаха:
— Правда ли, что есть на севере потаенный староверческий скит? Бывал ли он сам в нем? Далеко ли до него? Крепко ли то место? И верно ли, что беспоповцы там живут?