- Замечательная страна! Замечательная! - говорил он. - Дикая и живописная, бесконечная в своем разнообразии!
- Это правда, - подтвердил Чарльз. - Я родился там, и мне она нравится.
- Я там не родился, - сказал Герберт, - но тоже научился любить ее.
- Молодежь легко приспосабливается, - доброжелательно произнес профессор Крейкшенк, удобно вытягиваясь на траве во весь рост. В этот момент он Герберту даже понравился. "Легко приспосабливается"; казалось, профессор подобрал самое подходящее слово. Крейкшенк понемногу приходил в себя и даже был кое в чем полезен. Он помогал Джеду собирать дрова для костра, выказал немалые познания в кулинарии и в целом выглядел опытным путешественником по пустыне.
- Я оказался в весьма плачевном положении, - говорил он со слабым смехом. - Я отправился в северную Аризону с намерением совершить великие открытия. Я собирался превзойти всех, даже таких опытных и известных ученых, как профессор Лонгворт; и вот я здесь, обобранный ворами. Мне повезло только в том, что я нашел не одного доброго самаритянина, а сразу четверых.
Он улыбался так, что Герберт понемногу проникался к нему симпатией. Ситуация тому способствовала. После песка, жара и бликов пустыни, маленький оазис был желанным убежищем, а вид проточной воды, настоящей пресной воды, которой можно было напиться вдоволь, и пруда, в котором можно было искупаться, освежал душу и чувства. Теперь Герберт понимал, что такое "тень огромного камня посреди изнуренной земли".
После ужина все окунулись в пруд, и теперь спокойно лежали возле догорающего костра, на котором Джед готовил ужин. Животные щипали траву у края воды, а мешки с "образцами пород" были сложены на расстоянии четырех-пяти футов. Ночь была прохладная, даже морозная, высоко в небе сияли звезды, - товарищи Джеда. Наступило время отдыха для людей и животных, время покоя и сна.
Профессор Эразм Дарвин Лонгворт лежал возле костра, с огромным шлемом на голове, его глаза скрывались за толстыми стеклами очков. Профессор не шевелился и не разговаривал, но он не спал и даже не дремал. Он думал о своем побежденном сопернике, профессоре Крейкшенке. Видел ли он его когда-нибудь на собрании какого-нибудь научного общества? Какова была его репутация? На чем он специализировался? Какие статьи были подписаны его именем? Он не мог этого вспомнить, был сильно раздражен и обеспокоен этим. Его взгляд постоянно возвращался к двум мальчикам, ставшим для него почти родными сыновьями. Ответственность за них давила на него все сильнее, поскольку профессор не забывал о таинственных преследователях, которые приходили по ночам, и могли прийти снова.
Разговор прекратился. Ночь стала еще холоднее. Млечный Путь распростерся по всему небу, звезды, приятельницы Джеда, перемигивались друг с дружкой и с ним. Дикие птицы, несмотря на то, что их стало меньше, вернулись к пруду и плавали возле противоположного берега.
- Спать! Спать! - сказал профессор. - Завтрашний день будет более жарким, чем сегодняшний, пыли будет больше, и нам понадобятся все силы, чтобы пройти как можно дальше.
Профессор Лонгворт пристроился рядом с углями, Крейкшенк - в центре. Первым дежурить выпало Джеду; остальные, закутавшись в одеяла и использовав седла вместо подушек, задремали. Вскоре после полуночи Чарльз сменил Джеда и, для лучшего обзора, присел на камне над лагерем. Отсюда он мог видеть гораздо дальше, чем от пруда.
Чарльз закутался в одеяло, поскольку ночной воздух пронизывал его холодом, и чувствовал себя одиноким даже более чем в горах. Не было никаких убеленных сединами мудрых вершин, кивавших ему, не было большого леса, напевавшего приятные песни под аккомпанемент ветра. Перед ним лежала только громадная серая пустыня, к тому же еще и мертвая. Он посмотрел вниз на маленький оазис, на трех спящих товарщей, добрых и преданных, и странника, обратившегося к ним за помощью.
Затем перевел взгляд с оазиса на звезды. Он разделял восхищение Джеда. Небо было прекрасно своей, особенной, красотой. Созвездие следовало за созвездием, и он пытался разглядеть в них те причудливые формы, которые присвоили им астрономы.
Мальчик неподвижно сидел на камне. В долине не было видно никакого движения. Ничто, попадавшее в поле его зрения, не сдвинулась ни на дюйм. Где-то вдали койот, одинокий волк пустыни, запел свою унылую песню. Это был странный звук, на одной ноте, и Чарльз неожиданно почувствовал странное сходство с одиноким зверем пустыни. Ему стало холодно, но это был внутренний холод. Он снова огляделся. Все вокруг было неподвижно, из костра, последними искрами, уходила жизнь.
Койот снова завыл, теперь уже гораздо ближе, и его невыразимо скорбный вой эхом отозвался жалобными отголосками в пустыне. Чарльз увидел темную фигуру, крадущуюся между двумя холмами, и выстрелил бы в это жалкое существо, если бы не боялся потревожить своих товарищей.
Он еще раз окинул взглядом долину и спящих. А затем вгляделся более внимательно. Ему показалось, что какой-то сгусток темноты переместился! Да, он и в самом деле двигался! Что-то длинное, тонкое, извивающееся, подобно змее, повторяющее все изгибы поверхности. Он смотрел, как это приближается, словно очарованный, и снова услышал вой койота. Наконец, фигура поднялась и быстро направилась к животным. В тот же момент раздался крик, а затем выстрел, и профессор Лонгворт вскочил, с дымящимся ружьем в руке. В ответ также раздался выстрел, из револьвера, и пуля просвистела над головой Чарльза.
Профессор Крейкшенк бросился прочь от животных и скрылся среди деревьев, прежде чем Чарльз успел выстрелить. Койот больше не выл, но едва Чарльз спрыгнул с камня и присоединился к товарищам, раздался еще один выстрел, на этот раз - из ружья.
Профессор Лонгворт был в ярости. С него свалился его шлем, обнажив блестевшую в лунном свете лысину.
- Негодяй! Мерзавец! Мошенник! - воскликнул профессор. - Я всегда считал его мошенником, притворяющимся ученым с университетскими степенями! Ах, Чарльз, пока ты сторожил врагов вне лагеря, я, подозревая предательство внутри, упустил негодяя! Но теперь мы знаем, что происходит! Кто-то пытается добраться до нашего золота! Я не знаю, кто именно, но они охотятся именно за ним!