Темнота и тишина окутали его. Он круто повернулся. Он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца в этом сводчатом, отражающем звуки пространстве. Лица трех мраморных статуй в натуральную величину смутно уставились на него сквозь мрак. Что-то шевельнулось в пыльном углу. Он снова повернулся, рука протянулась к шпаге, но шпаги у него не было. У него перехватило дыхание.
Он подумал: «Меня здесь могут убить, и никто ничего не узнает».
Нед подошел и потрогал дверь. Она была заперта снаружи на засов.
А потом он услышал дребезжание засова, и вторая дверь, поменьше, открылась сбоку от него. В светлом проеме появилась темная фигура одного из охранников Нортхэмптона.
— Ты, — сказал сторож, — выйдешь через эту дверь. Граф предпочитает, чтобы его не видели вместе с его посетителями.
Постепенно сердце Неда перестало бешено биться. Он вышел вслед за провожатым и увидел, что Нортхэмптон и его свита уже взошли на поджидающую их барку с пологом от дождя. Графский штандарт развевался на носу.
Он был один и мог идти куда хочет. Пока не убьет того, кого зовут Джон Ловетт.
— Ловетт? — переспросил Мэтью и нахмурился. — Да, я его помню. Забавный тип. Всегда ходили разговоры, что он замешан в махинациях, творящихся в доках.
Нед велел принести кружку свежего пива для брата. Они сидели в «Короне». Кое-кто из товарищей Мэтью присоединился к ним раньше — Брогген Дейви, помощник Мэтью, человек с волосами цвета имбиря, приземистый и драчливый; нотариус Стин, бывший стряпчий, прочитавший Неду несколько новеньких скабрезных баллад о придворной жизни, и повар Тью, который уже завязал дружеские связи с Варнавой, скармливая ему объедки с кухни.
Но теперь Дейви и остальные перешли в другую таверну, где, как говорили, идет хорошая карточная игра, и Мэтью с Недом остались одни.
Нед сказал:
— Я слышал, что теперь Ловетт — секретарь принца Генриха. В Сент-Джеймском дворце.
— Так и есть. Теперь. Но он начинал свою карьеру как служащий Ост-Индской компании. Это было как раз в то время, когда ты стал работать у Нортхэмптона, несколько лет назад. Говорят, он все еще приворовывает там. Но, в отличие от прочих, у него хватает ума заметать следы.
— Каким способом?
Мэтью выпил немного эля.
— В мае этого года проходило расследование темных дел, творящихся на верфях. Этого потребовал граф Нортхэмптон. Он уже несколько лет пытается открыть королю глаза и раскапывает делишки Петта на верфях.
— Продолжай, — сказал Нед.
— Ну вот, Нортхэмптон и его друзья выставили обвинения и собрали достаточно доказательств, чтобы Петт, Мэнсел и прочие мастера с верфи предстали перед судом. Уж поверь мне — пот прошиб со страху. Весь город говорил об этом. Потом прибывает принц Генрих с этим своим обходительным всезнайкой секретарем Джоном Ловеттом и заявляет, что все это дознание — мошенничество, защищает что есть сил своего друга Финеаса Петта и заставляет Ловетта представить факты, цифры и так далее, чтобы показать, что на королевских верфях все в порядке.
Он помолчал, хотел еще глотнуть эля, но в кружке было пусто. Нед позвал мальчика-слугу и спросил Мэтью:
— Кто же говорил правду?
— На этот раз я считаю, что граф. Ты провел много времени при дворе, Нед. Ты можешь себе представить все в деталях и вообразить, что должен был чувствовать Нортхэмптон. Слушание происходило в присутствии самого короля, и Нортхэмптона выставили полным дураком. Король нашел подозрительными только немногие мелкие факты, и Ловетт — очень вежливо, очень почтительно — назвал Нортхэмптона лжецом, а принц Генрих произнес напыщенную речь о порочности ложных обвинений. На другой день все это разошлось по городу в виде грубых стишков, баллад, которые поют в тавернах, — ты понимаешь, о чем я говорю. Я слышал, что Нортхэмптон выскочил из здания суда как ошпаренный, и его развратная рожа была мрачна как грозовая туча. Думаю, ему хотелось убить кого-нибудь. С тех пор Ловетт расхаживает с телохранителем — не хуже, чем сам принц Генрих. Конечно, Нортхэмптон совершенно прав. На верфях действительно творятся темные делишки. И вонь от всего этого доносится до небес.
Нед заплатил за новую кружку эля для Мэтью.
— Как ты думаешь, принц Генрих участвует в этих махинациях?
— Вряд ли. — Мэтью отхлебнул эля и ответил: — У него чистые глаза, и он простодушен, можно не сомневаться, что его советчики хотят, чтобы он таким и оставался. Хотя они говорят, что время от времени он якшается с людьми, чьи советы попахивают оккультизмом. Все это фокусы-покусы, но некоторым нравится, когда ими управляют звезды. Возможно, он хочет наслать порчу на своего отца — говорят, между ними нет любви.