— Половины золотого, — спокойно сказал его противник.
Баркли раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Его кости утяжелены, поэтому он знал, что непременно выбросит столько высоких дупелей, сколько нужно. Он выпил эля с пряностями, потом бросил кости. Две тройки. Не ахти что.
Бывало, он нарочно проигрывал — самую малость, — чтобы успокоить подозрения противника. Но на этот раз Баркли вообще не собирался проигрывать. Тем временем лютнист, синеглазый Орфей, который выбрасывал дупель за дупелем и по большей части достаточно высокие, чтобы оказаться в выигрыше, взял полузолотой, который уже пододвинул к себе, и сказал:
— Ставлю лютню и этот полузолотой против золотого.
Баркли вытер рукой рот. Ему хотелось вернуть свой полузолотой, и ему хотелось увидеть, как с лица лютниста сползет это холодное выражение. Он собрал кости и бросил их с сосредоточенным видом человека, понимавшего, что выпил слишком много. Четверка и тройка.
Орфей произнес:
— Теперь ты должен мне золотой.
Баркли схватился за край стола. Он видел, что вокруг них собралась целая толпа зевак, что лица у них алчные и глиняные трубки зажаты между оскаленных зубов. Они упивались его унижением.
— Я заплачу тебе завтра, — пробормотал он.
Его противник мягко возразил:
— Нет. Прямо сейчас.
Последовало долгое молчание, за время которого личность незнакомца подверглась переоценке и теперь вызывала у следивших за ним интерес. Кто-то спросил у него:
— Ты сказал, что путешествовал, незнакомец. Ты видел что-нибудь во время войны в Нидерландах?
— Достаточно.
— Ты был там солдатом?
Незнакомец кивнул, и все столпились вокруг него, обмениваясь многозначительными взглядами. Война в Нидерландах между Испанией и Голландией была кровавой и жестокой, обе стороны привлекали к себе иностранных наемников, и многие из этих наемников были англичанами. Лютня этого человека и его шляпа с пером никого не могли обмануть. Зрители еще с большим интересом устремили взгляды на Баркли.
— У меня не хватит монет, — пробормотал Баркли, роясь в кармане своей оборванной куртки. — Придется тебе взять что-нибудь другое.
Среди вещей, которые он извлек из кармана, были какие-то краденые медные безделушки, пара носовых платков, красивый маленький серебряный подсвечник и две книжечки, которые он украл с книжного лотка у собора Святого Павла из-за их красивых кожаных переплетов. Они были на латыни, а она значила для него так же мало, как и английский, потому что он не умел читать ни на том ни на другом языке.
— Вот. Можешь взять их.
Баркли нехотя бросил книги противнику.
Он не заметил, что два отдельных листа бумаги, покрытые рукописным текстом, выскользнули из одной книги и упали на пол. Старый матрос, который немного научился читать во время плаваний, нагнулся, чтобы подобрать их, и с любопытством посмотрел на первые строчки, стоя на коленях на тростнике, устилавшем пол.
— «Ариелю…» — с трудом прочел он себе под нос.
Лохматая собака, в чье пространство он вторгся, дружелюбно подошла к нему и ткнулась носом ему в лицо.
— Уйди, нахалка. «Ариелю я дам дар золота…»
Большего ему не удалось разобрать. Он поднялся и сунул листки обратно между страницами верхнего из двух маленьких томиков, которые Баркли швырнул на стол.
Но бумаги бумагами, а лютнист даже не подумал взять книги.
— Ты на самом деле считаешь, — сказал он Баркли, — что они стоят золотой?
Зрители пожевали чубуки своих трубок и забормотали в знак согласия. Им нравилось наблюдать за тем, как осуществляется справедливость. Баркли, раздраженный, клянущий все на свете, еще раз порылся в куртке и вытащил маленький серебряный подсвечник, он берег его, чтобы подарить своей сожительнице, той самой торговке рыбой, у которой было слишком много родственников.
— Больше у меня ничего нет, — заявил он. — Хочешь денег — придется тебе подождать до завтра.
Его противник оценил подсвечник опытным взглядом, как вдруг дверь распахнулась и вошел один из дружков Баркли, выходивший облегчиться.
— Там в проулке какой-то человек, — сообщил он, поправляя одежду. — Ищет кого-то по имени Варринер. В-в-Варринер, — передразнил он заикающуюся речь того, кто искал, и загоготал.
Лютнист замер, а золотистая собака у его ног пошевелилась и тихо заворчала. Он успокоил собаку, потом поднял глаза на говорившего и спросил:
— Он еще там?
Человек ухмыльнулся.
— Вряд ли. Я сказал ему, что здесь не место для таких, как он. Ты будешь еще играть с Баркли?
Лютнист уже стоял, засовывая книги и подсвечник в узел, из которого торчала лютня.