Когда сумерки сгустились, он нанял лодку вверх по реке, которая доставила его к ступенькам, спускающимся к воде у деревни Чэринг. Оттуда он пошел по Стрэнду к своему дому; прошел в кабинет, пересчитал все неоплаченные счета и проценты, которые он должен ростовщику Дюпре. Из запертого ящика вынул бумаги, удостоверяющие его права на пай в «Розе», — аккуратно и точно написанные документы.
Он вспомнил долгое странствие домой с Азорских островов, когда был молод, и о том, как светлело лицо Томаса Ревилла, когда он говорил больному Пелхэму о богатствах, которые можно найти в Новом Свете: о сказочных плодах и минералах, о золотых жилах.
Он не сразу понял, что позади него в дверях стоит Кейт. Он медленно повернулся.
— При дворе устраивают Театр масок, — сказала она. — Королева просит меня принять в нем участие. Я не хочу.
— У вас есть выбор?
Она развела руками.
— Я думала — точнее, предполагала, — что вы предпочтете, чтобы я оставалась дома. Участие в спектакле означает частые посещения двора. Я думала, что мои обязанности — быть в нашем доме, с нашим сыном.
Он проговорил:
— Если вы откажетесь, вы обидите королеву.
— Вы хотите сказать, что я должна идти?
— Я хочу сказать, как вы, без сомнения, уже поняли, что выбора у вас нет.
Сжав губы, она быстро наклонила голову и ушла.
Он сидел один, свечи оплывали, пока слуга не пришел объявить, что у дверей стоят два человека, которые хотят поговорить с ним.
Он пошевелился и тяжело поднялся, думая, что это касается его работы — возможно, только что арестовали католика, которого нужно допросить. Но когда он подошел к двери, оказалось, что стоявшие там люди ему не знакомы. Они были хорошо одеты, в строгие ливреи темно-зеленого цвета, украшенные серебряными геральдическими лилиями.
Они сказали Пелхэму, что являются слугами принца Генриха, и спросили у него, не может ли он уделить им некоторое время в ближайшем будущем и прийти в Сент-Джеймский дворец, где с ним очень хочет побеседовать принц.
14
Ртуть и сера, солнце и луна, материя и форма суть противоположности. Когда женственная земля как следует очищена и освобождена от всех излишеств, ты должен дать ей мужчину, который обеспечил бы ее созревание.
И а следующий день, почти в сумерках, Нед Варринер шел по Ист-Чипу, Варнава бежал рядом с ним. В окнах горели лампы, и лил нескончаемый дождь. Наконец он подошел к дому с резьбой над дверью — голова турка с позолоченной пилюлей на высунутом языке, ниже надпись: «Джейкоб Андервуд. Получил лицензию на занятия аптекарским делом в городе Лондоне от Королевского колледжа врачей».
Он открыл дверь, звякнул колокольчик. В лавке горели свечи, но лавка была полна теней, а воздух насыщен запахом розмарина — средства от чумы, — камфары и корицы и другими, более зловещими запахами, исходящими от кувшинов и склянок, выстроенных по полкам вдоль стен. На прилавке стоял человеческий череп — многообещающий знак для покупателей аптекаря. Самого аптекаря Нед поначалу не увидел, потому что тот был одет в черное и склонялся в дальнем углу комнаты над ступкой и пестиком, которым толок некое едко пахнущее вещество.
Потом остроносый аптекарь с пестиком в руке поднял глаза и указал:
— Гоните вон собаку.
— Я только…
— Вон, я сказал. Собак сюда не пускают.
Нед вывел Варнаву на улицу и велел ему ждать. Потом снова вошел и спросил лавандового масла. Джейкоб Андервуд поджал губы и отправился искать его на полках среди лепешек и таблеток, бутылок с настойками и баночек с разными мазями.
Аптекарь был немногим старше Неда и процветал, судя по качеству его черного платья и ухоженным волосам и рукам. Он оглядел промокший от дождя изношенный плащ Неда, его заляпанные грязью сапоги, и во взгляде его выразилось нечто похожее на презрение.
— Это будет стоить два шиллинга, — сказал он, наливая масло в маленькую стеклянную бутылочку и закупоривая ее.
— А сколько стоят эти тигли? — спросил Нед и указал на пустые сосуды, выстроившиеся на полке.
— Пять шиллингов за штуку.
— Тогда я возьму один.
Андервуд слегка поднял брови, удивившись, и поставил один из тиглей на прилавок.
— Интересуетесь алхимией, не иначе?
Нед доставал монеты.
— Не особенно. Один мой друг, травник, попросил меня купить для него такой сосуд. А у вас много покупателей, которые считают себя алхимиками?
— Конечно, — ответил Андервуд с некоторой резкостью, беря монеты и поднося их к свету. — Почти каждый день сюда приходят люди, которые спрашивают тигли, надеясь изготовить некое адское варево, которое, как они думают, принесет им состояние. Вы удивитесь, сколько людей воображают, что они могут сделать философский камень. Они даже приносят мне письма — все это сплошь подделки, — адресованные к Агриппе Фламелем и даже самим Гермесом Трисмегистом.