– Так я и говорю, – с удовольствием подчеркнул Микола. – Сочный язык! Дед Трохим наш станичный даже на рифму слова о балачке положил. Могу прочитать.
– Охотно послушаю. – Граф достал из кармашка своего костюма, сшитого по последнему писку моды, часы и, открыв крышку, прищелкнул языком. – Только давай уже к цели нашего плана продвигаться начнем, а то набьется столичная публика, и не видать нам рябчиков да наливки. Придется вместо «Палкина» ужинать в каком-нибудь захудалом «на вынос» в обществе сам понимаешь кого.
– Тогда в атаку! – задорно подхватил Билый, и оба друга, отстукивая дробь каблуками сапог по брусчатке, направились к известному в Петербурге ресторану «Палкинъ». День был погожим. Конец апреля щедро одаривал столичный люд теплом. Аромат весны, настоянный на запахах цветущих плодовых деревьев, растущих вдоль улиц, приправленный солнечным светом и разносимый легким ветерком, щекотал сознание, пробуждая в душевном состоянии каждого прохожего свои, присущие только ему, неповторимые чувства. Весна уверенной походкой наступала на столицу Российской империи, оставляя следы свежести и обновления на всем живом.
Суздалев, вдохнув полной грудью пьянящий апрельский воздух, прищурившись посмотрел на светло-желтый пылающий солнечный диск. В голове, как вино в дубовых бочках, бродили мысли, побуждая к решительным действиям. Но какой-то конкретной цели не было. Хотелось все сразу. По уши влюбиться, вскружив голову какой-нибудь красивенькой барышне, заставив ее непременно страдать и даже ревновать. Одновременно возникало желание оказаться на боевом коне в центре жестокой сшибки с врагом и, конечно же, выйти из нее победителем. Нестерпимо хотелось сразиться на дуэли, которые уже давно были высочайшим указом запрещены под страхом каторги. И, наконец, внутри его молодой натуры рождалось нечто, что побуждало написать стих или даже поэму. Хотя к написанию чего-то подобного у графа способностей никогда не было. В общем, азарт и сумасбродство, которым отличался граф Иван Суздалев, помноженные на весеннее настроение, рождали внутри бурю эмоций, которые только и ждали подходящего момента, чтобы выплеснуться мощной волной.
– Так что твой дед? Трофим, если не ошибаюсь? – весело, по-мальчишески подтолкнув идущего рядом Миколу Билого, спросил Иван. – Ты стих обещал прочитать, им написанный.
– Ты так увлеченно смотришь по сторонам, будто только на свет народился! Вот и думаю, стоит ли читать или же дать тебе весенним настроением сполна насладиться?! – так же задорно отозвался казак. – А дидо Трохим всем дидам дед. Балагур наш станичный. Песни да стихи мастак слагать. За старину нашу казачью горой стоит, сродни и за язык предков.
– Не тяни коня за гриву, Николай, выкладывай шедевр дедов, – Суздалев подмигнул другу, всем видом показывая, что интерес к творчеству станичного балагура у него неподдельный.
Билый с удовольствием процитировал первые четверостишья.
– Слушай, Микола, ощущение, что ты рифмы писал, а не дед ваш! – заметил граф.
– Не перебивай, друже, – парировал казак. – Весь смысл стиха в его непрерывности.
Иван кивнул головой, соглашаясь.
Билый смаковал каждое слово, произнося их не торопясь. Все они, знакомые с малых лет, напоминали ему о станице, в которой он уже порядком не был. Суздалев медленно перевел взгляд с друга, которого до сего слушал со вниманием, на другой конец улицы. Стих, несомненно, был хорош, но ему, баловню судьбы, одному из тех, кого называли столичной элитой, внутренний душевный подъем не давал покоя. Все его нутро желало праздника, и ужин в ресторане был лишь незначительным эпизодом этого праздника, его началом. Душа пела и хотела большего. И это большее в изысканных платьях проходило мимо него по той же самой улице, по которой они шли с казаком Билым к ресторану. Взгляд графа скользил по представительницам прекрасного пола, словно выбирая самый прекрасный цветок из благоухающего ароматами букета. Вдруг Иван остановился и не отрываясь уставился в одну точку. На противоположной стороне улице мелькнуло пышное розовое платье. Его обладательница – юная особа, прикрывая голову от ярких солнечных лучей зонтиком, казалось, не шла, а плыла над мостовой. Суздалев, будто завороженный, не сводил взгляда с красавицы. Она приближалась. И хотя их разделяло некоторое расстояние, уже отчетливо можно было разобрать черты лица девушки. И тут Ивана словно током пронзило. По спине пробежал холодок, и лоб покрыла испарина. Не замечая этого, он продолжал смотреть на девушку, не отрывая взгляда.