— Перепелиные яйца, фаршированные креветки, жареная свинина, соленая рыба, копченый окорок, холодная рубленая курятина — это для начала, потом…
— Принесите нам две миски лапши, блюдо соленых овощей и большой чайник горячего чая, — оборвал его судья Ди. — Это все.
— Позвольте хотя бы предложить вашей чести крошечную чашечку «Розовой росы»! — воскликнул удрученный хозяин. — Исключительно для возбуждения аппетита!
— Благодарю вас, у меня превосходный аппетит, — ответил судья. Когда хозяин передал слуге скромный заказ, судья Ди продолжил: — По Кай часто бывал в этой харчевне?
— Ха! — воскликнул хозяин. — Я сразу понял, что он подлый злодей! Каждый раз, как он входил, так и поглядывал по сторонам, так и поглядывал, а у самого рука в рукаве, как будто сейчас выхватит кинжал. Когда я утром услышал про приказ об его аресте, то сразу сказал: «Мне давно надо было донести на него его превосходительству».
— Жаль, что вы этого не сделали, — сухо проговорил судья, узнавший в хозяине тот прискорбный тип свидетеля, у которого воображение заменяет глаза. — Пришлите сюда старшего слугу.
Старший слуга производил впечатление человека куда более проницательного.
— Должен признаться, ваша честь, — начал он, — я бы никогда не подумал, что господин По Кай преступник. А мое ремесло учит разбираться в людях. Он, несомненно, производил впечатление высокообразованного господина и оставался таковым независимо от количества выпитого. Он всегда был добр к слугам, но никогда не опускался до панибратства. А однажды я случайно услышал, как глава Классической школы при храме Конфуция восхищался его стихами.
— Часто ли он ел и пил здесь с другими людьми?
— Нет, ваша честь, за те полторы или около того недели, что он регулярно здесь появлялся, он ел один или со своим другом Ким Саном. Они любили пошутить, эти два господина. А изогнутые брови господина По Кая придавали его лицу такое забавное выражение! Хотя подчас я замечал, что глаза его совсем не веселы; они будто противоречили его бровям, если можно так выразиться. Тогда я спрашивал себя, не носит ли он маску? А потом он как начнет смеяться, и кажется, будто я все это выдумал.
Судья поблагодарил собеседника и быстро доел лапшу. Он заплатил по счету, невзирая на бурные протесты хозяина, раздал слугам щедрые чаевые и удалился.
На улице он сказал старшине Хуну:
— Этот слуга весьма наблюдателен. Боюсь, что По Кай и в самом деле нацепил на себя маску. Помнишь, когда он встретил госпожу Цзао и ему не было нужды притворяться, она сказала, что «в нем ощущалась властность». Должно быть, он и есть наш главный противник, стоящий за всеми преступлениями. А мы должны оставить всякую надежду на то, что наши люди его обнаружат, ведь ему даже прятаться не надо. Он просто сбросит маску, и никто его не узнает. Какая жалость, что я с ним ни разу так и не повстречался!
Хун пропустил мимо ушей последние слова судьи. Он сосредоточенно прислушивался к звукам кимвалов и флейт, доносящимся со стороны улицы, где стоял храм Хранителя города.
— В город прибыла труппа странствующих актеров, ваша честь! — с горячностью воскликнул старшина. — Должно быть, они услышали о церемонии в храме Белого облака и теперь устанавливают сцену, чтобы немного заработать, благо весь город на ногах. Может быть, мы посмотрим представление? — с надеждой добавил он.
Судья улыбнулся и кивнул. Он знал, что Хун всю жизнь был заядлым театралом — это была его единственная слабость.
Площадь перед храмом была полна народа. Поверх голов судья увидел высокую сцену, сделанную из бамбуковых жердей и циновок. Над ней развевались красные и зеленые вымпелы; по сцене, которая освещалась множеством разноцветных фонариков, расхаживали актеры в ярких костюмах.
Локтями распихивая зевак, судья с Хуном пробились к платным деревянным скамьям. Сильно накрашенная девица в кричаще-ярком костюме взяла деньги и нашла для них два места в заднем ряду. На них никто не обратил внимания; все глаза были устремлены к сцене.
Судья Ди лениво разглядывал четырех актеров. Он мало что знал о театре и его традициях, но предположил, что старик в зеленом парчовом халате с длинной белой бородой, должно быть, старейшина. Однако понять, кто эти двое стоящих перед стариком мужчин и коленопреклоненная женщина между ними, он не мог.
Оркестр замолк, и старик принялся рассказывать о чем-то резким пронзительным голосом и говорил очень долго. Судья не был знаком с чудной протяжной театральной дикцией, поэтому ничего не понимал.
— Что все это значит? — спросил он Хуна.