"Куда? На расстрел? На работы? В фашистскую неволю. Николай понимал, как важно точно выяснить судьбу исчезающего населения "мертвых зон". Кроме того, может быть, именно в такие толпы жителей, потерявших голову от горя, гестапо под шумок и подсовывает своих шпионов. Точно разузнать обо всем этом можно было, только попав в одну из таких колонн.
Посоветовавшись, разведчики решили рискнуть. Но Кузьмич, обычно сговорчивый, решительно запротестовал против того, чтобы главная роль в этот раз принадлежала Николаю. И верно: тот был слишком уж приметен. Эсэсовцы ни за что не поверят, что этакий дюжий парень околачивается без дела в тылу. Да и одет был Николай неподходяще. Сменить же немецкую форму на гражданское платье в "мертвой зоне" не представлялось возможным. Словом, договорились на том, что, умышленно попав в облаву, Кузьмич даст себя схватить, а Николай постарается держаться где-нибудь поблизости, чтобы, в случае чего, с автоматом и гранатами прийти на выручку товарищу.
Замаскировавшись в придорожных кустах, Николай видел, как Кузьмич, изображая полоумного, наткнулся на дороге на засаду, как, столкнувшись с солдатами, он весьма натурально испугался, закрестился, запричитал, как заорал на все поле, когда его ударили. Потом, перебираясь от куста к кусту, разведчик проследил за арестованным напарником до того самого момента, пока конвоир не толкнул старика в толпу женщин, собранных на опушке леса. Теперь оставалось ждать.
Партизанская жизнь многому научила Николая, но бездейственно ожидать он по-прежнему не умел. А тут еще мелкий дождик, монотонно шелестевший в листве. Судорожная зевота раздирала рот разведчика. Чтобы преодолеть дрему, он снимал пилотку, подставлял лицо под изморось, принимал неудобные позы и даже положил под себя две сосновые шишки. Ничто не помогало. Шелестящий шум дождя, однообразный звук капель, падающих с листвы, убаюкивали, и все вокруг: кусты, деревья, глянцевитая от сырости трава - все начинало плыть в сторону, тускнеть.
"Не спать! Не спать!" - приказывал себе Николай.
Вдруг с опушки донесся шум драки - визгливый женский крик, глухой удар. Мимо Николая пробежали в лес несколько женщин. И сейчас же из-за кустов выскочил Кузьмич. Единственный глаз его возбужденно сиял, на щеках розовел румянец. Напарник тащил за руку круглолицую толстуху в железнодорожной форме.
- Вот, вот она самая, Катерина Вторая, немца пристукнула, весь табун освободила! - кричал Кузьмич, когда они втроем укрылись в чаще леса. Царь-баба, выдающееся явление природы, уникум!
Смелый поступок незнакомки служил ей лучшей рекомендацией. Разведчики поняли, что перед ней можно не таиться. Узнав о существовании партизанского отряда железнодорожников, женщина только всплеснула руками:
- Милые вы мои, а я все головушку ломаю: куда мне, сироте, податься? Женщин-то в партизаны принимают? Я ж тоже ваша, путевая обходчица с четыреста тридцать второго километра. Из будки своей я уже выбралась, в лесу живу, в шалаше, все головушку ломаю, что делать...
Нет, вы верно - наши, с Узловой? А с дистанции кто-нибудь из наших у вас есть?
- Дорогуша, ты ж не Катерина Вторая, ты ж Петр Великий! - восхищался Кузьмич, обходя женщину вокруг, как башню, и умильно посматривая на нее своим единственным глазом. - Сразу видно, путейская косточка! Одного мы с тобой роду-племени, милая, одного!
- А с сынишкой как мне быть? Не одна я - меньший-то со мной, ему б еще только в третий класс идти, На кого я его оставлю? - озадаченно спросила обходчица, которую и впрямь, как оказалось, звали Екатериной.
- Крошка моя, это положения не меняет. Порядок полный. У нас командир один, товарищ К., так и вовсе с трехлетней девчонкой в отряд пришел. На кашлах ее носит. Как передислокация, так девчонку на кашла.
Екатерина обрадовалась.
Но Николай, помня наказ Рудакова, рассудил иначе. Сейчас, когда немцы, перешив колею, восстановили железнодорожное сообщение, важнее было иметь верных друзей на месте у самых путей. Он посоветовал Екатерине вернуться в свою будку и идти к немцам на работу и пообещал принести ей директиву командира с указаниями, что и как дальше делать. Точно сразу прозрев, женщина уставилась на Николая, на его немецкую форму, потом вдруг схватила его за борта куртки и прошипела в лицо:
- Ты чему же это меня, охальник, учишь? - Затем она грозно повернулась к Кузьмичу: - Это к какому ж такому партизану ты меня привел, кривой леший?
Оттолкнув Николая, она быстро пошла прочь. Пришлось бежать за ней, на ходу втолковывать, что партизан не только тот, кто бьет врага в открытом бою, но и тот, кто тайно следит за врагом и наносит ему исподтишка удары в самое чувствительное место.
Наконец Екатерина остановилась, задумалась.
- А чем докажете, что вы не на немца работаете, ну? - Она угрожающе посмотрела на партизан. - Говорите, железнодорожники... А кто вы такие?
Николай назвал себя.
Екатерина даже руками всплеснула:
- Ивана Захарыча Железнова сынок?.. Да я с папашей с вашим в санатории два раза вместе отдыхала. Только не похоже что-то, он ведь, как жук, черный... Стало быть, самый меньшенький? А папаша ваш где ж?
Только после этого разговора согласилась Екатерина на время вернуться в свою будку на 432-й километр и стать, как говорили тогда в отряде, "партизанским глазом". Она ушла, наказав не задерживать директив, так как даже и дня не хотела без пользы для партизан сотрудничать с немцами, считая это делом постыдным и непростительным.
Когда под тяжелой стопой удаляющейся Екатерины перестал трещать валежник, Кузьмич, наклонившись к уху Николая, таинственно зашептал:
- Это не все... Я, брат Никола, двух таких немецких овчарок выследил, только - ах! - чистопородные...
И, потирая руки, старик рассказал, что среди задержанных там, на поляне, сразу бросились ему в глаза две очень подозрительные бабенки, по говору явно не здешние.
- Они все с разговорами подъезжали - как, да где, да что?.. А одна, побольше, гладкая, чернобровая, все пытала: "Где партизаны, да много ли их, да как к ним пройти". Другая, поменьше, ни о чем не говорила - видать, так, "на подначке" работает. И обе они какой-то все мешок берегли. Грязный, латаный мешок, а они из-за него друг дружке в волосы вцепились, не поделили чего-то или, может, нарочно, для отвода глаз. Я, брат Никола, зоркий, я одним глазом лучше, чем ты обоими, вижу, от меня не скроешься! Я сразу себе смекнул: "Гляди, Кузьмич, эти как раз из тех и есть, о которых товарищ командир наказывал..." Вишь, скажи ей, где партизаны! Этаким-то маневром хочет на наши главные пути выйти...