Журналистка нахмурилась:
– Вам бы следовало сделать это раньше.
Только теперь ей стала понятна неловкость Кульчицкой: опустив ресницы, та промолвила:
– Я боялась… А вдруг она там мертвая?
Молниеносно открыв дверь, девушка бросилась вверх по лестнице, увлекая за собой соседку. Перед квартирой Вальцпруф Катя остановилась и замерла. Сладковатый запах, пробивавшийся из всех щелей, стал уже довольно ощутимым.
Старушка закашлялась.
– Сейчас я потеряю сознание. – Кульчицкая навалилась на журналистку всей тяжестью тела.
Катя, старавшаяся сохранить равновесие, достала платок и, поморщившись, закрыла нос.
– Прежде надо позвонить участковому, – сказала она Эмме Павловне. – Боюсь, вашей подруге уже ничего не поможет.
Женщина взяла себя в руки и, побледнев, кинулась в свою квартиру. Журналистка, подавив приступ тошноты, медленно спускалась по ступенькам. У распахнутой двери ее поджидал Костик.
– Ну, ты меня и напугала! – облегченно вздохнул он, увидев жену целой и невредимой. – Сколько можно тебя учить…
– Умерла Нонна Михайловна, – расстроенно сообщила ему Зорина, забыв про недолепленные пельмени.
Оперативник наморщил лоб:
– Бодрая старушка? В это трудно поверить. Что с ней? Инфаркт? Инсульт?
– Еще не знаем.
Катя вкратце рассказала о разговоре с Кульчицкой.
Скворцов снова изумился:
– Сколько раз, глядя, как старушенция прыгает через кочки, я думал: «Вот уж на ком пахать можно!»
После этой реплики супруга выразительно посмотрела на него:
– Я тоже так считала… Вот почему и хочу присутствовать при вскрытии квартиры.
– Тебе это надо? – Помыв руки, муж прошествовал на кухню и при виде аккуратно вылепленных пельмешек шумно сглотнул слюну. – А впрочем, иди, дорогая. За ужин спасибо, но сдается мне, что ты налепила на одну порцию. Лучше мне поднатужиться и сварить их, чем остаться наполовину голодным.
Катя рассмеялась:
– Ты не очень-то раскатывай губу. Я не собираюсь задерживаться. Лучше слепи еще с десяток.
– Эксплуататорша!
Скворцов покорно сел за стол:
– Так и быть. Но если что – зови меня.
– Обязательно!
Участковый, старший лейтенант Кирилл Иванович Андроников, вечно чем-то недовольный и озабоченный семейными проблемами, сразу прибежал на место происшествия, захватив понятых из первой квартиры. Увидев Зорину, он смутился:
– Если бы я знал… Лучшей понятой мне не сыскать.
Девушка махнула рукой:
– Я никуда не денусь.
Соблюдая необходимые формальности, полицейский открыл квартиру и, зажав нос, прошел в большую комнату.
Нонна Михайловна лежала у тумбочки, неестественно подогнув под себя руку.
Указав на глубокую рану у виска и на острый угол с облупленной полировкой, Кирилл Иванович вздохнул:
– У нее закружилась голова. Она упала и ударилась.
Катя, морщась от неприятного запаха и во второй раз за сегодняшний вечер преодолевая чувство брезгливости, приблизилась к соседу.
– Думаете, сердечный приступ?
Андроников кивнул:
– Не иначе как… Хотя никогда бы не подумал… Такая бой-баба была!
– Тогда вы должны ходатайствовать о вскрытии…
Кирилл Иванович прищурился:
– Никогда не понимал женской логики. И с какой, скажите, стати ее вскрывать? Разве мотивируя тем, что покойная до последнего прыгала, как горная коза? Мало, что ли, случаев в жизни, когда подобные ей скопычиваются на лету?
Зорина дотронулась до его локтя.
– Ее глаза… Выражение лица… Обратите внимание… В глазах застыл испуг. Что, по-вашему, могло ее так напугать?
Широкие плечи участкового чуть дрогнули:
– Какое мне, простите, до этого дело?
– Давайте ничего не будем трогать до приезда оперативной группы, о которой позаботится мой супруг.
Андроников удивленно и недовольно посмотрел на журналистку:
– Вечно вы лезете в чужую работу… Какое вам дело до скоропостижно скончавшейся пожилой женщины? Ей, между прочим, было больше семидесяти. Свое отжила.
Зорина, стараясь подавить раздражение, вызванное равнодушием работника правоохранительных органов, ответила:
– Это не значит, что мы не должны установить причину. А ваше отношение к случившемуся для меня дико и непонятно.
Кирилл Иванович отошел к окну, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе:
– Делайте что хотите.
– Разумеется, я так и поступлю.