— И что вы предлагаете?
— Я предлагаю направить к нему человека, которого он хорошо знает и кому доверяет. Родителей, братьев, сестёр, друзей или…
— Сослуживца, — сказал командир спецназа. — Обычно после прохождения боевых точек самыми близкими, надёжными и верными людьми становятся сослуживцы, с которыми воевал. По себе знаю.
«Или врагами», — подумал Григорич.
***
Спустя четверть часа был разработан план действий. Несмотря на первоначальное решение не привлекать к делу журналистов, коллективным сознанием всё-таки было одобрено использовать их для того, чтобы потянуть время, пока сотрудники будут искать подходящего человека для общения со Смирновым. В конце концов по согласованию с вышестоящим руководством один из них вышел на его сослуживца, некоего Маркова — капитана запаса, с которым тот участвовал во второй Чеченской кампании и был его подчинённым. На Григорича было возложено в это время курировать журналиста по мобильной связи с помощью гарнитуры, чтобы тот не спровоцировал захватчика.
Конечно, план был весьма сомнительный, но к штурму квартиры решено было не прибегать. Ведь никто не хотел брать на себя ответственность за жертв.
Рауцер кратко проинструктировал корреспондента, как себя вести, и тот в сопровождении четверых бойцов спецназа отправился к квартире с заложниками. Росло напряжение. Когда Смирнов наконец-то дождался сотрудника прессы, то долго проверял его различными вопросами, чтобы убедиться в том, что он не ряженый опер. Григорич же настаивал на том, чтобы журналист говорил правду. Даже когда его спросили о месте жительства, количестве детей, их именах и т. д. Но надо отдать должное: держался он вполне себе достойно, несмотря на очевидные провокации. Ведь кому захочется доверять такую информацию психически неуравновешенному человеку? Тем не менее всё это играло на руку освободителям. Наступила глубокая ночь, и после того, как бывший морпех убедился в том, что перед ним настоящий журналист, потребовал организовать прямой эфир с трансляцией по всем федеральным каналам. Подтянулось местное управление правопорядка — префект округа с замом и руководитель местного ОВД. Чекисты тоже проснулись. Естественно, никто в кратчайшие сроки такого требования выполнить не мог и без согласования с федеральными властями. Да и не собирался. «Не такое уж и грандиозное событие», как потом цинично выразился начальник ментов.
Смирнов дал час времени для технической организации трансляции, но журналист сказал, что в такие сроки это сделать невозможно. Тут же Рауцер по телефону предложил этот вопрос отложить до полудня под предлогом того, что ночью эту трансляцию увидит не такое большое количество зрителей, как днём. Захватчик согласился с этим предложением, но крайним сроком назвал девять утра, когда выходит первый выпуск новостей. При этом обусловились созваниваться каждый час по мобильной связи.
Ровно в семь утра в квартиру к Смирнову постучал его бывший сослуживец Марков:
— Саня, братец, привет. Это я, Пашка Марков. Что тут у тебя стряслось? Давай поговорим с тобой, прошу.
— Пашка? — послышалось из-за двери. — Ты зачем нарисовался? Давай, возвращайся домой! Зря они тебя притащили сюда. Это всё равно не сработает. Через два часа я выйду со своего ноутбука на всю страну, и ты меня услышишь, Паш. Все наши пацаны услышат!
— Ты для них стараешься, что ли? Думаешь, они это оценят?
— Я думаю о тех, кто ещё может с этим столкнуться! Я хочу сказать правду молодым пацанам, которых зомбируют этой дешёвой пропагандой о чести, достоинстве, престиже и прочей х#йнёй о службе. И пусть на моём примере они убедятся, что за красивой ширмой скрываются боль, разочарование, ужас и смерть. Что большинство из них никому не будут нужны здесь на гражданке, если у них нет нужных связей. Что после контузии или других повреждений их ждут только холодные электрички и сырые подземные переходы, где они будут петь песни о нелёгкой солдатской судьбе, продолжая романтизировать эту скотскую жизнь! А в перерывах жрать горькую без закуски и лить слёзы над фотографиями с сослуживцами, многие из которых уже гниют в могилах с бесполезными, ржавыми побрякушками на груди или вовсе в братских траншеях числятся без вести пропавшими. Но самое страшное даже не это! Самое страшное — это осознавать, что они гниют там, а ты — здесь, и завидовать им при этом. Завидовать мёртвым, Пашка, понимаешь?! И только недавно я наконец-таки понял суть этой легендарной цитаты: «Те, кто останется в живых, позавидуют мёртвым». Им больше не больно, Пашка… им больше не больно.