Все стихло. Перестрелка произошла настолько стремительно и внезапно, что некоторое время никто не мог сообразить, что же на самом деле случилось. Все смотрели на укрывшую бандитов опушку и ждали. Круглов оглядел лежавших на камнях чекистов.
– Лошади где? – сердито прокричал он.
– В лесу. – Калюжный махнул в сторону примолкшей цепи, за которой ниже по склону темнела бескрайняя тайга.
– Матросы-папиросы! Дойти не успеем… Хотя, если это Чалый, то из одиннадцати их шестеро осталось …
– Думаешь, сунется? – спросил из укрытия Прокопенко.
Круглов не ответил. Взглянув на валявшиеся невдалеке трупы, он, словно вспомнив, вскрикнул:
– Пыреев где?
– Там, впереди… В тайгу спустился с Петрушиным, брата хоронить… – помедлив, ответил Калюжный. Он поднялся.
– А ранило кого?
– Свяцова убили, – подал голос Прокопенко. – В охранении оставался. Он, кажись, и увидел бандитов, первым пальнул. Нас-то они не видели, спокойно ехали, а как Свяцов пальнул, так они его разом и прикончили.
Круглов побагровел. Подскочив к Калюжному, прохрапел в самое лицо:
– Я тебе что говорил? С северного склона пойдут!.. А ты одного Свяцова оставил?
Лежавшие на камнях бойцы подняли головы, стали прислушиваться. Калюжный мельком взглянул на них и раздраженно ответил:
– Я и шел воротить остальных… Не дошел только. – Предательская дрожь пробежала по лицу зама. Круглов пронзил Калюжного взглядом:
– Это отчего же ты не дошел? – прошипел он.
Калюжный отвернулся:
– Стрелять стали…
– Стрелять, значит? Прокопенко!
– Я, командир! – отозвался комвзвод.
– Обойди-ка заимку… Нет ли кого еще вокруг нее… Да загляни, на месте ли пленник…
Прокопенко сначала поморщился, словно соображая, о чем его просят, потом смекнул: о таинственном стрелке.
– Понял! – кивнул он и, перескочив через угол крыльца, промчал за амбар.
Круглов, не спуская глаз с лица зама, вновь прошипел сквозь зубы:
– А теперь скажи, дорогой товарищ, где стрельнули в первый раз?
В цепи лежавших на склоне чекистов послышались возгласы:
– Пыреев!
– С Петрушиным, что ли?
– С ним, точно!
Калюжный обернулся: к заимке, вверх по склону, ехал верхом Пыреев. Рядом, держа лошадь под узды, брел сгорбленный Петрушин: через седло свешивалось тело убитого друга. Они приблизились к бездыханному бандиту; оглядев его, прошли ко второму, к третьему… Видно было, что Пыреев качал головой.
– Сыновей прикончили Чалого, обоих! – прокричал он издали. – Теперь ждите самого!
Калюжный повернул голову и кивком показал в сторону Пыреева:
– Оттуда стреляли…
Неожиданно Круглов подхватил его ручищей за отворот шинели, повернулся с ним, как с игрушкой, и протолкнул к углу заимки.
– И ты не слышал, что сначала стреляли здесь, в окно? – взревел он. Чекисты повскакивали, не понимая, что происходит. – И кто же это стрелял? Уж не ты ли?
Калюжный сбил руку командира и непроизвольно сделал несколько шагов назад.
– Уж не в тебе ли признал Мохов колчаковскую шкуру? И не за это ли ты застрелил его, мразь? – Круглов с силой толкнул Калюжного в грудь, и тот, не устояв, пробежал еще несколько шагов назад. – То-то ты признал Дункеля на Гнилухе! То-то все о дамах беспокоился! Пришел, гад, послушать, что с ними сталось? Не поленился, сволочь? Отвечай, что про ящики знаешь! Где золото? – Револьвер уткнулся в грудь Калюжного. Внезапно тот побагровел и с ненавистью плюнул в лицо Круглова:
– Ящики тебе? Золото? Выкуси! – Калюжный ткнул в опешившего комэска увесистую фигу. – Проср… вы свое золото, товарищ! Я тебе вот что скажу на прощание: женщины те больше стоили, чем твои поганые ящики!
Он отпрянул назад и выхватил револьвер: раздался щелчок… потом еще один и еще… Патроны были расстреляны. Он с отчаянием откинул револьвер, рванул на груди шинель и, вытаращив безумные глаза, проревел:
– Стреляй! Смотри, как офицеры умирают!
Круглов медленно оттер с лица слюну, молча, не сводя глаз с Калюжного, навел наган на распахнутую грудь…
В ту же минуту позади, слева, раздался топот копыт: Пыреев, хлеща нагайкой свою и чужую лошадей, вместе с ухватившимся за седло Петрушиным, пронесся мимо вновь повалившихся на камни чекистов.