«Погоди-ка, — выговорил тихий голос здравой части рассудка, той, что советовала бежать. — Вой донесся из-за спины».
«Заткнись! — заорал весь остальной рассудок. — Нет времени на это дерьмо! Боги вас разрази, я занят! Я подыхаю!»
Мимо него пронеслось что-то массивное. Волна ветра ударила в лицо. Басовитый рев отдался в груди, а мощный топот — в ногах.
Потом — тишина. Мгновение абсолютной тишины.
Затем — ветер. Страшный звук рассекаемого воздуха.
И звуки смерти.
Билл вырос на ферме. Он перевидал много скота и хорошо знал звуки, издаваемые ломающимися костями и раздираемым мясом.
Но звучало не тело бедолаги Билла. И потому он решился приоткрыть глаз.
Божественное вмешательство. Поначалу в голову пришло лишь это. Не иначе сработала молитва. Лол и в самом деле сошел с небес и вступился. То есть божество наконец-то явилось в Кондорру. Единственно ради Билла.
Но потом он взглянул на пришельца, и хотя с годами Билл узнавал все больше странного о Лоле, Вруне, Рыге и прочем Пантеоне — увиденного не встречал ни в какой книжке.
Создание где-то восьми футов ростом, целиком слепленное из колоссальных мышечных пластов, усаженное чешуями размером с брусчатый камень. Чудовище махало боевым молотом, чье било неслось сквозь гоблинские ряды, будто коса сквозь пшеницу. Дождем летели искореженные мелкие тела, далеко и высоко брызгали жидкости. Пещерную вонь заглушил запах крови и свежего дерьма.
Гоблины в ужасе визжали, пытались удрать вглубь пещеры. Но там — тупик. Несколько храбрецов проскользнули мимо железной крутящейся смерти, побежали к выходу. Они промчались мимо Билла в ночь, он проводил их взглядом…
…и увидел ее — ангела на пару с демоном, ворвавшимся в пещеру. Ангела ярко очертила луна. Мокрые от пота волосы наспех собраны в пучок, рот искажен гримасой ярости. В одной руке — меч, в другой — кинжал. Ангел разрубила глотку первому гоблину, пытавшему проскочить мимо, подсекла ноги второму. Тварь упала на обрубки и заорала так страшно, что начала блевать.
Огромный ящеродемон шел по пещере, расплескивая смерть по стенам и полу, а за ним пошла женщина, обрывая жизни избежавших демона с заботливой филигранной точностью. Словно вслед за мясником шел хирург.
Может, они — полубоги?
Когда боги сходят на землю, на уме у них одно. Хотя барышни, которым не повезло попасть под их очарование, обычно до полного срока плод не донашивали. Отпрыски Пантеона — полубоги — создавали слишком много беспорядка в мире. Они были слишком могущественными и непредсказуемыми. И могли разрушить хрупкое равновесие сил между странами.
Но как орудует мясник! Каков размах, какая эффективность! Без малого — божественно. Ангел с демоном работали тихо. После воя при атаке — никаких воплей или торжествующих возгласов. Вокруг орали гоблины, а пара старалась, угрюмо стиснув челюсти.
Но, понаблюдав, Билл решил: нет, не божественно. Хотя такой размер и качество забоя раньше видеть не приходилось, похоже, для пары это повседневная работа. Никаких молний, всплесков психокинетики. Только сталь, кровь и кости.
Боги, да кто они?
Наконец резня завершилась. Повсюду лежали мертвые и умирающие. Убийцы остановились, тяжело дыша, посмотрели друг на друга и пожали плечами.
— Видишь, — выговорил ящер голосом, похожим на скрежет трущихся камней, — забава суть большая, чем в пекарне.
— Заткнись и ищи кошелек, — посоветовала женщина.
Она вдруг развернулась, ткнула в Билла пальцем и вопросила:
— Ты! Кошелек видел?
Билл ошеломленно глядел на нее. В его жизни больше не осталось смысла. Он вспомнил, что говаривал давно сгинувший отцов батрак Фиркин в минуты трезвости, со временем случавшиеся все реже. Тот говаривал, что жизнь происходит так, словно ее хозяин там, наверху, отлучился по делам, а вожжи оставил разъяренному карапузу, и вот божья рука прошлась по судьбе, все повалила и стряхнула наземь.
— Я? — спросил Билл у женщины, показывающей на него пальцем.
— Нет, — тряхнула она головой. — Наверное, кто-то другой такой же, который позади.
Застигнутый врасплох Билл обернулся. Никого. Затем рассудок все-таки переварил ситуацию. Билл смущенно взглянул на ангела.
Теперь он лучше смог рассмотреть ее в свете усеявших пол гоблинских факелов. Лицо — костистое, суровое, будто состыкованное из пластин, сходившихся под резкими углами на челюсти и скулах. Женщина одета в кожу, усаженную стальными клепками. Там и сям — на голенях, плечах, руках — детали пластинчатого доспеха. Резкости черт отвечали и глаза, неестественно яркие и живые среди жуткого побоища.