И он, и его отец, Николай Данилович (который в последние годы очень часто обретался за границей – кого-то там консультировал на предмет приобретения старинных раритетов), принадлежали к династии потомственных кладоискателей Тихомировых. Они жили в частном двухэтажном доме почти в центре города, и оба были холостяками. Мать Глеба умерла, когда он был еще совсем юным, и отец с тех пор так и жил бобылем. А Тихомиров-младший в свои тридцать с копейками все никак не мог подыскать невесту по нраву, благо временных подружек у него хватало.
День выдался на удивление погожим, солнечным. Весна пришла ранняя, теплая, и земля уже начала покрываться зеленым ковром. Воздух был напоен потрясающе приятными ароматами, которые забивали даже смрад от выхлопных труб машин, и Глеб дышал полной грудью, хватая свежий весенний воздух открытым ртом, будто пил чистейшую талую воду, стоя под водопадом. А как сейчас здорово в «поле»! – думал он в радостном предвкушении скорого свидания с раскопом, который он законсервировал прошлой осенью.
Пряжка, как обычно, полнилась народом. И что удивительно, в последние два-три года людей на развалах толклось больше, нежели в рядах, где «челночники» торговали одеждой.
На «блошином» отделении Пряжки можно было найти все что угодно – от тупых, никому не нужных иголок к швейной машинке «Зингер», изготовленных на заводах Третьего рейха, и стволов охотничьего ружья «Зауэр» без механизма, будто бы принадлежавшего самому Герингу, до изрядно помятого тульского самовара начала XX века с клеймом наследников В.С. Баташова, а также разнообразной полуантикварной мелюзги советской эпохи, больше интересующей любителей-дилетантов, нежели серьезных профессиональных коллекционеров.
Цены на эти «раритеты» варьировались от нескольких тысяч до червонца. Один ухарь даже согласен был в срочном порядке продать оптом свой «скарб» – чтобы только хватило денег на бутылку и закуску. Его «торговая точка» располагалась возле самой Канавки и представляла собой гору кожаных обрезков, пробок, разнообразных крышек для банок, бывших в употреблении, безнадежно испорченных часовых механизмов – большей частью от часов-ходиков, ржавых гаек и болтов, негодных электродов для сварки, шарикоподшипников непонятно от каких машин и механизмов и прочей дребедени.
Впрочем, Глеб знал из опыта – покупатель находился на все, что продавалось на развале «блошиного» рынка.
Присмотревшись к продавцу-«оптовику», он немедленно изменил курс, свернув на другую «линию». Но не тут-то было. Заметив Тихомирова-младшего, продавец с диковатым похмельным блеском в глазах, изрядно выцветших от постоянных возлияний, бросился за ним и схватил за куртку.
– Глебушка, постой! Ты ли это, друг мой! Сколько лет, сколько зим…
– Ну я… – Глеб резким движением освободился из цепких клешней Шишкана; так кликали его старого знакомого, хотя фамилия его была Шишкарев.
В свое время они жили в одном дворе – когда у Тихомировых была квартира в пятиэтажке сталинской постройки, и даже находились в приятельских отношениях. Может, потому, что Шишкан считал себя «козырем» и верховодил во дворе.
Потом их пути разошлись: Глеб с семьей переехал в новый дом, а Шишкана за что-то посадили. Правда, не надолго. По выходе из зоны Шишкан ударился во все тяжкие, однако не воровал (хотя «не пойман – не вор»), и в лихие девяностые не пристал ни к одной банде. Наверное, ему разонравилось торчать за колючей решеткой. И уж тем более не хотелось попасть на «аллею бандитской славы» на городском кладбище.
– Слышь, Глебушка, – без всяких предисловий доверительным голосом зашептал Шишкан, словно боялся, что его подслушают, – займи… м-м… сотенную. Позарез надо! Я верну… как только получу бабки, так сразу и…
– Держи… – Глеб без лишних разговоров сунул в потную пятерню Шишкана сто рублей.
– Отдам, гад буду, отдам! – еще раз заверил Шишкан и, даже не попрощавшись, помчался в направлении рюмочной.
Облегченно вздохнув – уф! легко отделался, – Тихомиров-младший продолжил экскурсию по «блошиному» рынку. Его интересовал «отдел» старины, где продавались вещицы конца XIX – начала XX века. Он не всегда функционировал – с приходом в бывший СССР нового капитализма старинных раритетов значительно поубавилось: зажиточные люди, словно взбесившись, гребли все подряд, в основном для своих загородных дач.