— Ты сказал, что я трус?!
Прозвучали выстрелы, и Либби увидела два лежащих тела. Она закричала и побежала к ним, но было поздно. Усатый был убит наповал. Либби склонилась над вторым, и он, открыв глаза, пытался разглядеть ее.
— Он попал, — пробормотал парень.
— Ты тоже не промахнулся. Он убит, — сказала Либби.
Слабая улыбка показалась на его лице.
— Ты шутишь, а они все говорили, что я мазила.
Он застонал от боли и закашлял.
— Тебе нужна помощь, — сказала Либби. — Где работают твои друзья?
— Оттащи меня в мою каморку, — прошептал он и попытался встать на ноги, опираясь на ее плечо.
Либби с трудом удалось дотащить его до лачуги.
Либби положила его на кровать.
— У тебя есть компаньон? — спросила она.
— Нет, я сам по себе. Мой партнер умер от холеры по дороге сюда, — сказал он.
— Лежи здесь, а я сбегаю за помощью. Попытаюсь найти доктора.
Парень покачал головой.
— Не поможет, мне конец. Ты побудешь со мной?
— Конечно, — сказала Либби и нагнулась над парнем.
Он схватил ее руки и прошептал:
— Ты можешь кое-что сделать для меня? Тебе я доверяю. У меня в матраце три мешочка золота, пошли их моей жене.
— Где она живет? — спросила Либби.
— Хэтти Джакобсен, ферма «Подснежник» на окраине Харрисбурга в Пенсильвании. Сделай это.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
— Обещаешь? — потребовал он.
— Ты можешь на меня рассчитывать.
— Хорошо, — кивнул он. В его больших голубых глазах была грусть. — Жаль, что приходится умирать, когда пошло золото. А почему бы тебе его не взять. Там груды золота…
Он закрыл глаза и открыл снова.
— Где это место?
— Внизу рядом с большой старой… — и парень смолк.
Либби накрыла его и пошла искать людей, чтобы вырыть могилу.
Когда они пришли в лачугу, оказалось, что его никто не знает. «Он был одиночка и не любил пить», — сказал кто-то из них. Если кто и знал, где его участок, то не сказал Либби, которая пыталась хоть что-то узнать.
Парня похоронили на берегу рядом с другими могилами. Люди быстро разошлись, оставив Либби в одиночестве.
«Надо послать его жене золото», — подумала она.
Либби распорола матрац и вытащила три мешочка. «Интересно, сколько здесь унций», — размышляла она. В голову Либби пришла мысль не отсылать мешочки. Ведь никто не знает о них, а она с девочками может добраться до Сакраменто, чтобы там перезимовать. А потом, если они решат вернуться в Бостон, она пошлет этой женщине то, что останется.
Либби вспомнила лицо умирающего парня, его умоляющие глаза. Что она тогда сказала? «Ты можешь на меня рассчитывать».
«Нет, в любой ситуации я не изменю своим правилам. Я не сделаю этого, даже если от этих денег будет зависеть жизнь моих детей».
Потом к ней на ум пришла новая мысль которая ее порадовала. Она не возьмет золото, но ведь есть пустая лачуга. Либби посмотрела на печку и мешки с мукой, на кровать и стол. Она побежала за детьми. И через несколько минут Блисс уже лежала на кровати, укутанная в шкуры, а Либби возилась у печки, разделывая кролика, которого она нашла на плите.
Через пару дней Блисс выздоровела. Либби написала письмо вдове парня и пошла в город, чтобы послать его, прихватив с собой золото, которое она собиралась переправить через контору Уэлса Фарго. Золото оценили в тысячу долларов. Когда взвешивали мешочки, Либби смотрела и размышляла о том, что бы она сделала с таким богатством. Но потом решила, что лачуга — это тоже немало. Теперь у нее был свой дом.
После палатки лачуга действительно казалась дворцом. Кровать представляла собой раму, поверх которой были натянуты полоски из сыромятной кожи. Она была маленькая, и Либби с детьми едва хватило места. Стол спасал продукты от крыс, а на стене, над печкой, висела полка, на которой были табак, патроны, кофе, чай и сахар. На стене у кровати висело ружье. Либби покрыла стены брезентом от палатки, и теперь при горящей печке в хижине было очень тепло.
— Мы здесь всегда будем жить? — спросила Иден. — А папа?
— Мы найдем его. Сейчас мы не можем двинуться в путь из-за плохой погоды, — объяснила ей Либби.
— Я хочу домой к бабушке, — сказала Блисс, сидя на кровати.
— Я скучаю по игрушкам и хочу мороженого, — губы ее дрожали, и она была готова расплакаться.
Либби тоже была близка к этому. Она хотела сказать, что тоже, как и Блисс, скучает по дому, людям, которых Либби так любила. А что будет, если Хью не появится? Грея руки над плитой, Либби первый раз в жизни поняла, что, возможно, она никогда в жизни не увидит Хью, но у нее не возникало чувство потери или одиночества. Конечно, она будет по нему скучать, но больше всего Либби боялась, что никого не будет рядом с ней.
Она подошла к Блисс, улыбаясь ей.
— Нас ждут дома.
— Мы найдем папу, а потом поедем в Англию. Мы купим пони, горы игрушек.
— А кукольный домик? — спросила Блисс.
— Конечно, — сказала Либби.
Убрав со стола, она села за шитье. Она уже почти сшила девочкам новые платья, но сейчас Либби делала двух кукол из лоскутков красного ситца и клетчатой материи.
Куклы вышли замечательные. Блисс сразу назвала одну из них Аннабел в честь той, что осталась дома в детской. Она носила ее с собой и не расставалась с ней ни на минуту. Иден, наоборот, клала свою куклу спать на весь день и сидела возле нее. Иден стала мало говорить и никогда не выдавала своих мыслей, и Либби поняла, что дочь беспокоит их будущее. Она задавала вопросы, а в ответ Либби только покусывала губы.
— Что мы будем делать, если нечего будет стирать? — спросила она однажды. — Что мы будем есть?
— У нас есть бочка с мукой и много фасоли, — отвечала Либби.
— Терпеть не могу фасоль.
— Я тоже. Но это лучше, чем голодать. Может, я смогу подстрелить кролика, — добавила Либби.
Она думала, что сможет поймать какое-нибудь животное, когда шла к реке набрать воды. Либби часто видела всякую живность: белок, голубей, перепелов.
Наступил ноябрь. Когда не было бурь, погода была мягкая и теплая, и казалось, что вернулось лето. В хижине стало так жарко, что Либби пришлось снять брезент, чтобы проветрить помещение.
Как-то в полдень Иден подбежала к ней.
— Мама, я нашла ягоды. Они съедобные?
— Ты их не пробовала? — волнуясь, спросила Либби и посмотрела на ягоды в руке дочери.
Она посмотрела на них и успокоилась.
— Почему они такие темные? Должно быть, поздние, — предположила Либби. — Покажи, где ты их нашла. Мы сможем испечь хороший пирог.
Она обняла ее, и Иден засияла от радости.
Через час пирог уже был на столе, издавая аппетитный запах. Легкий ветер, наверное, донес аромат до людей, потому что через минуту появился один из старателей.
— Вы его только что испекли, миссис? — спросил он. — С чем он?
— Из ежевики, — ответила Либби.
— Я дам вам за него самородок, — сказал он и вытащил кусок размером с небольшую шишку. — Весит около унции.
— Вы хотите отдать его за пирог? — удивленно спросила Либби.
— Моя жена пекла точно такие. Я так скучаю по дому. Пирог стоит этого золота, — добавил старатель.
— Тогда он ваш, — Либби отдала ему тарелку, попросив принести ее потом. Она ощупывала в кармане самородок, не верив случившемуся.
— Мам, ты продала наш пирог? — спросила Блисс чуть не плача.
— Теперь мы разбогатели. Он дал ей кусочек золота. Да, мама? — сказала Иден.
— Не разбогатели, но деньги все же есть. Мы будем собирать ягоды и испечем столько пирогов, сколько сможем, — задумчиво проговорила Либби.
Ягод набрать удалось еще на четыре пирога. И Либби, продав их, выручила золота на пять унций. Либби вышла от Уэлса Фарго с 75 долларами в кармане. Она увидела пустую лавку Хопкинса, который уехал в Сан-Франциско за новым товаром.
Он выполнял второй пункт своего плана. Либби радовалась и в то же время опечалилась, что нет человека, на которого можно было бы положиться. На главной улице строили новое здание, стены которого были уже не брезентовые, а бревенчатые, и на окнах не было занавесок из красного ситца.