– Он жив,- сказала Катя.
– Возможно, но мне об этом ничего не известно. Ну хотите, поклянусь на Евангелии? И Татаринов поклянется, правда?
Меня снова исключили из игры. Проницателен, собака, подумал я. С Богом у меня отношения запутанные, но пусть другие лжесвидетельствуют на Евангелии. Я бы не смог.
– Я тебя звал обратно не на таких условиях,- буркнул Алексей. Допустим даже, что я соглашусь. Кто будет больше унижен, ты или я?
– Ты, разумеется.- Катя уже взяла себя в руки.- Но коли уж вы оба клянетесь, я свое предложение снимаю. Черт с вами, недоумки! Вы ему в подметки не годитесь, ни ты, Верлин, ни ты, Татаринов.
Понимаете? В под-мет-ки!
– Итак, фирма "Канадское золото" переключилась на торговлю подметками и шнурками?
Дверь раскрылась нараспашку. На пороге кабинета стоял осанистый Зеленов, будто и не пил вчера, будто не распевал до двух часов ночи "Широка страна моя родная". Он улыбался широко, обнажая вставленные по бокам челюсти золотые зубы, штук пять, не меньше. Ужасно. Золотые зубы заставляют меня мгновенно и навсегда терять всякий интерес к их обладателю.
– Ну вот,- с преувеличенным восторгом кричал он, потрясая тем же выпуском газеты, что и в руках у Алексея,- свершилась мировая справедливость! А я-то хотел тебя обрадовать, Татаринов! И ты посмотри, вот ты сменил карьеру, и никто не удивляется, скорее даже рады. Почему бы неглупому аэду не поработать ради процветания Родины? Но какой успех! Мне даже стыдно, что когда-то я недооценивал твое дарование. Все мы ошибаемся. Иной раз, пускай и откровенно, от всей души, служим делу, которое исторически обречено. Однако время все ставит на свои места. Может быть, мое настоящее призвание заключалось как раз в банковском деле, в покровительстве наукам и искусствам… Может быть, я такая же жертва режима, как Коммунист Всеобщий, почем знать?
Выкрикивая эту дребедень, он стрелял глазами по кабинету, отмечая взглядом зареванную Катю, апоплексически румяного Верлина, обозленного АТ, наконец, меня, уравновешенного наблюдателя, никак не затронутого кипевшими страстями.
– Что ты оправдываешься? – АТ с интересом вскинул голову.- Мне не до душеспасительных разговоров. А впрочем, ты вовремя пришел. У нас спор с господином Верлином. Я считаю, что от заведующего отделом развития деловых связей, то есть меня, негоже скрывать определенные моменты деятельности фирмы. Например, получение ею необеспеченного кредита на четыреста тысяч долларов.
– Екатерина Александровна,- скучно произнес Верлин,- оставьте, пожалуйста, помещение.
Катя вышла, сжимая в руке стакан с ситро, и через несколько мгновений я услышал из дальнего конца квартиры сначала звон разбитого стекла, а затем нечто, подозрительно похожее на сдавленные рыдания. Пока ринувшийся за ней Алексей отсутствовал, мы успели выпить по чашке растворимого кофе – надо сказать, премерзкого. Уж не знаю, что было тому виной – выдохшийся кофейный порошок фирмы "Пеле" или московская водопроводная вода.
Точно так же, как неоднократно до него это проделывал пан Павел, Зеленов многозначительно поднял глаза к потолку и обвел руками комнату.
– Я устал от твоего театра,- сказал АТ.- Кто, кроме вашего учреждения, станет здесь устанавливать микрофоны?
– Другой департамент,- сказал Зеленов спокойно.- Пока вы не сняли квартиру у чешского посольства, это была внешняя разведка, а теперь, вероятно, департамент контроля над коммерческими структурами, отдел Северной Америки под руководством полковника Копылова, который, кстати, меня недолюбливает. Единственный на расширенном совещании выступил против моего перехода в банк, в котором американского капитала-то кот наплакал, процента два с половиной. Два месяца не давал визы на мое заявление. Занимайся, говорит, своими песенками под лиру, а серьезные дела оставь нам. Но знаешь, Татаринов, я на твоей стороне, вы уж не сердитесь на меня, господин Верлин. В серьезной фирме не должно быть секретов от высшего руководства, к которому ты, безусловно, принадлежишь. Господин Верлин, вы позволите сообщить господину Татаринову и господину Чередниченко некоторые подробности нашего соглашения?
– Согласен, согласен,- растаял Верлин, видимо, вполне доверяя изобретательности председателя банка "Народный кредит".- Тем более что даже наш главный бухгалтер знает историю этого займа лишь в общих чертах.
Зеленов достал из винилового дипломата папку с бумагами и протянул ее нам с АТ. Я ощутил некоторую обиду. Бог с ним, с простодушным аэдом, но, оказывается, за моей спиной тоже проводились какие-то секретные операции. Замечу, что под предъявленные бумаги не подкопался бы и самый строгий ревизор.Целевой валютный кредит на строительство завода "Аурум" предоставлялся компании "Канадское золото" правительством Москвы сроком на один год по ставке в восемьдесят процентов, под залог имущества компании в г. Монреале, Канада, состоявшего из зданий, сооружений и земельных участков общей стоимостью в 1,2 миллиона канадских долларов. К протоколу прилагалось заключение оценщика г-на Летурно, снабженное весьма правдоподобной печатью из золотистой фольги, с болтающимся кусочком сургуча.
– Что-то не помню я этого Летурно,- задумчиво сказал АТ.- Кроме того, я всегда думал, что наше помещение в Монреале мы арендуем.
Господин Верлин яростно повернулся в кресле и открыл поскрипывающим ключом небольшой сейф. На самом верху в стопке бумаг там лежал внушительный, хотя и отпечатанный на цветном принтере, а не в типографии, документ, оказавшийся купчей на здание и участок.
– Хорошая обстановка у нас в фирме,- сокрушенно произнес он,-ответственные сотрудники не доверяют президенту компании. Наверное, в этом есть часть и моей вины, господа.- Он искоса поглядел на Зеленова.- Прошу не забывать, что сам я человек не слишком состоятельный. Однако за нами стоят могущественнейшие из смертных. Те, для кого миллион двести тысяч ровным счетом ничего не значат. Вы ведь видели купчую,господин Зеленов? У вас нет сомнений в обеспеченности кредита? А у вас, Анри? А у вас, Алексей? Вот и хорошо. Теперь, когда эта маленькая проблема выяснилась, прошу вас приступить к работе. Все необходимые по "Ауруму" документы, Алексей, находятся у вашейнеуравновешенной подруги. Пожалуйста, получите их под расписку, изучите, осмотрите участок, и через неделю отправимся обратно в Монреаль, набирать персонал. Да, не забудьте о том, что "Аурум" будет акционерным обществом. За проспект эмиссии и выпуск акцийотвечает господин Чередниченко.
Мрачно заполнял Алексей таможенную декларацию под пустыми, словно на похоронах, взглядами Ртищева и Белоглинского, пересчитывал разрозненные долларовые бумажки и разыскивал по карманам запрещенные к вывозу рубли (перемешанные с сигаретными окурками и автобусными билетами), чтобы отдать их приятелям. Я наблюдал за ним с сосредоточенной печалью. Как-никак мне предстояло возвращение домой из ссылки, а ему – наоборот.
– Человек питается не жирами, белками и углеводами, а веществом любви,- сказал он мне, когда самолет поднялся в небо и погасло табло "Не курить". От его сигареты "Прима" исходил дым столь удушливый, что на нас обернулись соседи из предыдущего ряда кресел.- Тонкая, редкая материя. Всякий пытается создать ее для себя сам, тем более что материя эта, что бы ни говорили поэты, преходяща, как все живое.
– Оставьте,- по обыкновению возразил я.- Не стал бы спорить, если бы вы возвращались в концлагерь. Но мы с вами летим в одну из самых прекрасных стран мира. И уж поверьте мне, Алексей Борисович, что вы себя так замечательно чувствовали в Москве благодаря, извините, деньгам, заработанным у нас. Кроме того, приезжие сейчас в моде. Иными словами, ваши товарищи и соратники сейчас, как и вы, вернутся к своей обычной жизни, бездармовой водки и походов по валютным барам.
– Меня здесь любят,- сказал АТ.- Здесь мой дом.
– Сентиментальность вам не к лицу. Ваш дом там, куда мы направляемся. У вас в конце концов дочь, жена, чего еще нужно нормальному человеку?
– Я не очень нормальный человек,- промолвил АТ без кокетства.- И потом, вы заметили, Анри, дом мой неблагополучен. У нас, например, умирают комнатные цветы. Я столько за ними ухаживал. Поливал, удобрял, ставил ближе к окну. Засыхают, и все. И тесто в доме не подходит, сколько дрожжей ни клади. Ну а с другой стороны,- он вдруг оживился,- нет худа без добра. Терраса меня ждет, надо только перешпаклевать окна. Верлиновской премии хватит на портативный компьютер. А в Москве, сами знаете, работы не получается. Я удивляюсь, как еще Ртищев продолжает писать.
– Раз в пять меньше, чем раньше,- заметил я.
– Меняются времена, в новой обстановке необходимо перестраивать душу, а это процесс куда более трудный, чем сочинительство. И все-таки грустно возвращаться,- невпопад добавил он.
Я не сказал ничего. Кто спорит, приятно ли превращаться из знаменитости в рядового обывателя. Да и не было у меня сил проповедовать АТ семейные ценности, в которых сам я разочаровался.
Жозефина с Дашей встречали нас в аэропорту на моей машине. Мы ехали молча. Я любовался нехитрыми придорожными пейзажами: рощицами, силосными башнями, одноэтажными фермерскими домами, бензоколонками. Все казалось мне небывало чистым и мирным. Не понимаю, как можно считать себя какой-то особо духовной нацией и при этом жить в хлеву и в быту гадить друг другу, как только возможно.
– В России по-прежнему мочатся в лифтах? – осведомилась Жозефина, словно услыхав мои мысли, но как-то уж слишком грубо.
Даша, игравшая с плюшевым кенгуру рядом со мною, расхохоталась.
– Так не бывает,- сказала она.- В лифтах не писают.
– Всякое бывает, душа моя,- кротко заметил АТ.
– Почему ты так редко звонил? – Голос Жозефины был таким же напряженным, как и раньше.
– Разговор надо заказывать за два дня,- вмешался я примирительно, а у нас такая работа, что невозможно предсказать, будешь ли в этот час у телефона.
– Анри, вы мне позволите поговорить с мужем? Я вам, конечно, очень благодарна за машину, но вопрос был задан не вам.
Ох, Жозефина, Жозефина, подумал я, угораздил же тебя черт связаться со своим милым! Добро еще был он ручным эмигрантиком, в меру сил тосковал по родине, сочинял свои песенки, а теперь -кранты! – щуку бросили в реку, или как там в басне Крылова. Впрочем, не таковы ли все женщины? Влюбляются в птиц вольных, а потом сажают их в клетку. А еслисовсем честно: не таковы ли мы все?
– Ваша работа мне известна,- ярилась женщина за рулем,-коммерция, род деятельности, ниже которого только проституция. Много продали оленьих пенисов и красной ртути?
– Я привез денег,- сказал ошеломленный АТ.- Верлин оказался щедрее, чем я ожидал, и выплачивал нам командировочные. Почти все сэкономлено. Плюс премия. Ты не представляешь, насколько дешева жизнь в сегодняшней Москве. То есть почти ничего нет в продаже, но уж если есть, то за сущие гроши. Я купил Даше велосипед. Он у меня в багаже. Анри обещал помочь со сборкой.
– Пытаешься нас купить?
– Люди не продаются,- вставила Даша. Кажется, она уже начала беспокоиться.- А за велосипед спасибо. Двухколесный?
– Ага. С тренировочными колесами сзади. Когда научишься кататься, мы их снимем, и станет настоящий, как у взрослых.
Вдалеке, на склоне горы, уже вставало серо-зеленое здание собора Святого Иосифа. Мне хотелось спать. Кроме того, я злился на Жозефину. В конце концов всему есть свои пределы, думал я, несправедливо забыв о многочисленных барышнях, забредавших в нашу квартиру на Савеловском послушать эллоны, а затем в меру девичьих возможностей отблагодарить приезжую знаменитость. Не может быть, чтобы она об этом не догадывалась.