– Я брал курс экзотерики в университете,- зевнул Дональд.- Эти ребята совсем неплохи.
– Один из них мой коллега,- сказал я,- да и других я хорошо знаю.
– Когда эта заварушка кончится и если их не пристрелят, познакомь,- попросил Дональд.- А пока давай-ка баиньки. Пускай эти русские разбираются сами. Еще бурбона?
Наступила осень. Нас было пятеро вокруг потемневшего дубового стола на даче у Безуглова. Недвижимость была еще дешева, и даже тех маленьких денег, которые зарабатывал Иван с помощью "Канадского золота", хватило на покупку этого одноэтажного домика без канализации и телефона, но с электричеством, к тому же всего в получасе езды от Москвы. Прежний хозяин, ошалевший от возможности безболезненно и быстро уехать в Израиль, отдал дом Ивану со всей обстановкой, с отсыревшими комплектами толстых журналов на полках, с щербатой посудой и плетеными стульями, даже с постельным бельем. Тот еле сдерживал радость. Слово "мое" как бы светилось у него во взоре. Нас было пятеро, но у ворот дачи (стоявшей на довольно большом участке, засаженном вельможными соснами и яблонями, хворавшими артритом) припарковались три автомобиля. "Волга" Безуглова, "мерседес" Зеленова, наш джип "чероки", на котором приехали мы с Верлиным. В каждой из машин осталось по шоферу. Минут через двадцать подъехала разбитая "Лада", из которой вышел доцент Пешкин, благоухающий лосьоном для бритья. На шее у него, на простом шнурке, висело какое-то украшение. Присмотревшись, я увидел, чтоэто недорогой малахитовый носорог, из тех, что продаются в любом африканском магазине.
Нас было пятеро вокруг стола, украшенного не набором бутылок, не чайным сервизом и не пыхтящим самоваром, но объемистым чемоданчиком искусственной кожи. Все, кроме меня, заметно нервничали.
– Надеюсь, что оружия ни у кого нет,- сказал доцент Пешкин как бы в шутку.
Никто не улыбнулся.
– Мы не уголовники, Михаил Юрьевич,- авторитетно заметил Зеленов.- Кстати, у меня-то как раз оружие есть. Время сами знаете какое. Но прежде всего, господин Верлин, вы уверены, что присутствие Анри здесь уместно? Может быть, ему лучше посидеть в машине?
– Пусть остается,- решительно сказал Пешкин.- Лишние свидетели нам не повредят. Точно, Паша?
Безуглов как бы нехотя открыл чемоданчик, и я увидел порядочное количество стодолларовых бумажек, непрофессионально упакованных в пачки одинакового размера. "Сколько же их тут может быть? -завороженно размышлял я.- Так, три пачки в глубину, четыре в ширину, шесть в длину… нет, семь… миллиона, пожалуй, не будет…"
– Девятьсот двадцать тысяч,- провозгласил Безуглов.- А не худо бы разыграть сейчас эдакую русскую рулетку, чтобы весь чемоданчик не дробить по мелочам, а отдать выигравшему, а?
– О нет,- сказал я.- Во-первых, жизнь дороже, если ты именно русскую рулетку имеешь в виду. Во-вторых, нынешние пистолеты не имеют барабанов. И в-третьих, я же в зарабатывании этих денег участия не принимал, точно? Я свидетель, не более того.
– Шутка,- отрезал Безуглов.- Итак, мы планировали получить несколько больше, господа, как вам известно. Возникает вопрос распределения не выручки, а убытков. Предлагаю несколько большую долю потерь отнести на счет банка "Народный кредит".
– В каком смысле? – осведомился Зеленов.
– Вы с нас взяли больше, чем планировалось, за охрану.
– Ты что думаешь, эти деньги мне в карман, что ли, пошли? Да я тебя урою, гнида!
Я замер. Господи Боже мой! Как хорошо начиналось наше предприятие! Оленьи шкуры, оконное стекло, мифическая красная ртуть, искусственное золото, наконец. Всю жизнь мечтал оказаться на уголовной разборке. Вот сейчас один из шоферюг подойдет к окошку и отстреляет нас всех из "Калашникова".
– Спокойно, господа, спокойно! – заволновался Верлин. По-моему, шефу тоже было сильно не по себе. Одно дело – мелкое жульничество с налогами и накладными, другое – дележка сомнительного миллиона.- Пусть господин Безуглов вначале отчитается. Давайте, Иван.
Безуглов достал из кармана бумажку, покрытую условными каракулями.
– Получено благовоний из Непала на номинальную сумму в четыреста, включая доставку. Реализовано полностью. Чистая выручка от розницы – миллион сорок тысяч. Обработка обошлась в сорок тысяч. Расфасовка в десять. Расходы на конвертацию -десять. Расходы на охрану и смазку – шестьдесят, хотя планировалось десять. Четыреста возвращается банку "Народный кредит".
– Пятьсот шестьдесят, юноша,- сказал Зеленов.- Восемьдесят процентов годовых.
– Дал бы договорить сначала! – огрызнулся Иван.- Не маленький. Он отсчитал пятьдесят шесть пачек и пододвинул их к Зеленову. Остается триста шестьдесят. Михаилу Юрьевичу сколько, господин Верлин?
– Двести,- сказал Пешкин.- И ни копейкой меньше.
– Но непредвиденные расходы,- заговорил Верлин огорченно,- ты же сам слышал. Сейчас все деньги разойдутся, а на что мы будем строить завод?
– Двести,- повторил Пешкин.- И поверьте мне, что это самая скромная сумма, которая мне нужна. Я на нее в Альпах даже такой халупы, как эта, купить не смогу, придется доживать век в какой-нибудь Коста-Рике.
– Ну хорошо.- Безуглов затравленно огляделся.- Останется сто шестьдесят. Сто пятьдесят Верлину. А мне всего десять, так? За всю кампанию по продаже, за весь риск, так?
– Ничего себе! – присвистнул Верлин.- Десять тысяч! Это же тебе в карман, Ваня! А мои полтораста целиком уйдут на зарплату специалистам, на аренду помещения, на перелеты. Я же вкладываю деньги в дело! В СП, от которого ты же сам будешь кормиться через пару лет! На "мерседесах" ездить, из-за границы не вылезать! А?
– Слушайте,- сказал Безуглов,- а может быть, скинемся понемножку и повторим всю операцию?
За окном уже совершенно стемнело. Раскачивался фонарь под жестяным колпаком, проплывали тени наших шоферов, которые кругами расхаживали вокруг автомобилей. В кронах сосен стояла полная луна, всегда напоминавшая мне лицо больного синдромом Дауна. Я боялся. Мне казалось, что у ворот дачи вот-вот притормозит кавалькада милицейских машин, которая заберет всю честную компанию, включая и меня самого, и отвезет на Лубянку. Впрочем, успокаивало то, что представитель Лубянки уже сидел за нашим столом, и, вероятно, поделится доходами от операции со своими коллегами. Радовало меня, признаться, и то, что я сумел отговорить Верлина приглашать на эту встречу АТ. За него я боялся гораздо больше, чем за себя.
– О нет! – рассмеялся Пешкин.- С меня хватит. Вы никогда не пересекали границу СССР с фальшивым непальским паспортом и грузом ритуальных благовоний, причем с заочным приговором на двенадцать лет лагерей? Да и Паша вряд ли захочет.
– Вряд ли,- подтвердил господин Верлин.- Все мы знаем, что наша операция носила исключительно однократный характер, с целью достать денег на строительство завода. И в этом плане она принесла слишком мало. Нет, надо искать другие пути, господа.
Дележка затянулась далеко за полночь, и я проснулся на Савеловском только в одиннадцатом часу с тяжелою головою. Было время, когда подавленность охватывала меня в этой квартире мгновенно после пробуждения, потому что я знал: за стеною Алексей Борисович, по его собственному выражению: глубоко познает душу другого человека единственным доступным нам способом. Я уставился на дешевые тисненые обои (рисунок мучительно напоминал недорисованного двуглавого орла) и почти сразу все вспомнил.
Перед тем как садиться в свои "Жигули" без шофера, с пластиковым пакетом, который распирали полученные от Безуглова двадцать пачек, доцент Пешкин подозвал меня.
– Мы с вами, наверное, не увидимся больше,- полуутвердительно сказал он по-французски.- Завтра я отбываю за границу.