Выбрать главу

Вильгельмине было семь лет, когда Торлейв впервые появился у них в усадьбе. Уже в то время Торлейв мечтал стать резчиком и всегда носил с собою нож и точильный камень. В любую свободную минуту он либо строгал какую-нибудь деревяшку, либо точил нож. Длинные сильные пальцы его постоянно были в порезах и ссадинах.

Стурле нравились рассудительность Торлейва, его живой впечатлительный ум, и храбрость и дерзость тоже были ему по душе.

— Малец много обещает, — говорил он матери Торлейва. — Вот увидишь, подрастет — будет добрым мужем и воином. А непокорство пусть не огорчает тебя. Парень без характера — хуже упрямой девки.

Вен до лин не была уверена, пристало ли Торлейву учиться на простого ремесленника. Все-таки он был сыном Хольгера Халльсвейна, хоть и обедневшего, но потомственного бонда[14], мужа, с честью носившего свой меч. Стурла возражал ей, что будет лучше, если Торлейв научится сам зарабатывать себе на жизнь.

— Видишь, не лежит у него душа ни к сельскому труду, ни к военной службе. Пусть делает, что ему по сердцу. Вот и я занялся торговлей и корабельным делом: доброе занятие и неплохой доход. В конце концов, давно минули те времена, когда сын непременно должен был идти по стопам отца. Да и невыгодно нынче держать одно малое хозяйство. Глянь, сколько бондов в наши дни разоряется: все добро их переходит к лендрману[15] — то есть к барону, а сами они становятся его хускарлами[16] или, того хуже, издольщиками. Ты ведь не желаешь сыну такой судьбы?

Венд о лин не желала. Торлейв переселился на хутор к Стурле и стал учиться у мастера Асгрима, чья усадьба была неподалеку.

Когда Стурла бывал в хераде[17], он также учил Торлейва всему, чему обычно учат сыновей отцы: вести хозяйство, бить из самострела, охотиться, ездить верхом, владеть мечом — по этой части Стурла был мастер. Торлейву он не давал спуску и школил его нещадно. Чуть ли не каждое утро, проснувшись и выйдя на крыльцо, Вильгельмина слышала громкие окрики отца:

— Середина! Рукоять! Острие! Острие! Середина! Середина! Рукоять!..

Это Стурла, стоя против Торлейва, швырял в него камешки и еловые шишки, а Торлейв в десяти шагах должен был отбивать: когда мечом — острием, рукоятью, серединой, — а когда и дубиной, такой тяжелой, что Вильгельмина лишь с трудом могла ее поднять.

Стурла учил Торлейва прыгать в высоту, в длину, через забор, в озеро. Падать, не расшибаясь, с лошади, с дерева, стога — на камни, глину, в воду, в снег — боком, спиной, животом. Крошить мечом в труху мешки, набитые соломой.

Но когда Стурла и Торлейв, не давая друг другу спуску, рубились на деревянных мечах на выгоне за ельником, бывало, что Стурла отступал под натиском своего ученика. У учителя это всякий раз вызывало приступ неудержимого хохота. Облепленный мокрой от пота рубахою по всему своему могучему телу, он хлопал задыхающегося Торлейва по спине и говорил что-нибудь вроде:

— Ха! А еще говорят, что в Норвегии перевелись мастера боя! Крепко рубишь, мальчик. Хорошая у тебя рука!

В свободное время Торлейв подолгу возился с Вильгельминой, учил писать: пером на пергамене[18] и бересте и стилом на вощеных дощечках.

— Негоже дочери крепкого бонда Стурлы, сына Сёльви, пачкать пальцы в чернилах, — ворчала Оддню.

Однако Стурла поощрял их занятия и даже отдавал им старые счета, копии и ненужные расписки. Обратная сторона их была шероховата, но вполне годилась для упражнений в письме. Иногда, вместо того чтобы выписывать буквы, Торлейв рисовал Вильгельмине собак, лошадей, птиц, цветы, портреты Стурлы, Вильгельмины и самого себя в виде лося — Лосем дразнили его в приходской школе за длинные худые ноги. Эти свитки березовой коры, кусочки пергаменов, листочки и дощечки хранила она в шкатулке под лавкой в своей девичьей горенке.

Торлейв любил рассказывать ей истории, которые сочинял сам, и саги, слышанные от отца. Иногда он читал ей вслух из Священного Писания. Вильгельмине особенно нравилось слушать, как Торлейв читает псалмы. У него был низкий голос, звучавший с ясной, мужественной мягкостью:

Si sumpsero pennas meas diluculo, et habitavero in extremis maris, etiam illuc manus tua deducet me, et tenebit me dextera tua[19].

Как-то Торлейв вырезал в подарок Вильгельмине несколько деревянных фигурок для Яслей на Рождество: там были вол и осел, Иосиф, Мария, волхвы в расписных одеждах и пастухи. Младенец — простой чурбачок с гладким закругленным затылком и щелочками глаз. Вильгельмина в детстве питала столь нежную любовь к этой фигурке, что, даже когда выросла, каждый раз, обращаясь к Господу, представляла себе того деревянного Младенца, которого после праздников убирали вместе с волом, ослом, овцами и всеми остальными в деревянный сундучок на чердак стабура, где он хранился всю зиму, весну, лето и осень — до нового Йоля[20], которого она так ждала всякий год.

вернуться

14

Бонды были свободным, привилегированным сословием, степень знатности бонда зависела от его состоятельности. Потомственный бонд имел право гордо именоваться «мужем, носящим оружие», поскольку был не только земледельцем и хозяином, но и воином.

вернуться

15

Лендрман — человек, получивший от короля «лен» — участок земли; то же, что рыцарь или дворянин в средневековой Франции или Германии. В середине XIII века титул лендрмана указом короля был заменен на титул барона.

вернуться

16

Хускарлы — дворовые люди, дружинники.

вернуться

17

Херад — небольшой округ. Крупные области делились на несколько херадов. В разговорной речи понятие «херад» нередко противопоставлялось понятию «город», «жить в хераде» означало жить в деревне или, как сейчас говорят, «за городом».

вернуться

18

Пергамен — то же, что пергамент, материал для письма. Pergamen (лат.) — старое написание, последняя буква добавилась к слову позже.

вернуться

19

Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря — и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя (лат., псалом 138:9–10).
вернуться

20

Йоль — Рождество в Скандинавии.