Тириону не следовало знать всего. Он и так знал слишком многое, а о ещё большем догадывался. Он знал своих сестру и брата. Он знал, что они безжалостны ко всем, кто против них. Он знал, что один из них во многом раскаивается, другая же о многом сожалеет, но спроси они сами себя и ответь со всей честностью на вопрос, пошли ли бы они снова ради себя и друг друга на многие страшные вещи, что им довелось совершить, они оба ответили бы: да. Возможно, они сами не задумывались об этом, но Тирион знал, что это так. Иллюзии обошлись ему слишком дорого, чтобы он до сих пор питал их. Пусть Джейме находит в них успокоение.
И всё же они были здесь, и Тирион был рад этому.
Они провели вместе три недели и, когда Тирион отбыл обратно в столицу, с его разрешения остались в его доме у моря.
Там же вскоре Джейме получил письмо от Бриенны.
«Сир Джейме, — писала она, — я искренне рада вашему воскрешению из мёртвых и возвращению на родину. Вскоре после вашей мнимой смерти я лично сделала запись в Книге братьев, где указала, что вы отдали жизнь за свою королеву. Мне доставило радость исправить её.
Сир Джейме, вы знаете, мне сложно подбирать слова. Но вы знаете всё, что я могла бы сказать вам, а я знаю, что вы бы ответили. Мне доставляет и горе, и радость верить, что вы наконец счастливы так, как мечтали. Если это действительно так, если вы обрели достойную вас любовь — до конца жизни я буду поддерживать ваш выбор и буду счастлива за вас. Остаюсь вашим преданным другом в любых обстоятельствах, Бриенна».
Джейме улыбался, медленно вчитываясь в её высокопарный слог, а потом долго стоял задумавшись, глядя на письмо. Она осталась единственным его другом, и он хотел оставаться другом ей. Он ответил ей коротко, сам, выбившись из сил, чтобы не потонуть в ошибках, выразил ей благодарность, заверил, что счастлив, и подписал: «Ваш преданный и навсегда благодарный друг Джейме. Надеюсь, если судьба ещё сведёт нас, то по одну сторону».
Серсее об этих письмах он не рассказал.
За следующие годы многое произошло. Они перебрались ближе к родне, и их гордость и непреклонность помогли им завоевать своё место. Кое-кто и правда был рад их видеть. Кое-кто неизменно пытался их оскорбить, и Джейме неизменно с лёгкостью принимал вызов — или бросал его сам — и неизменно побеждал. Он, казалось, был только счастлив этим сварам. Серсея вначале злилась, но увидев, как Джейме раз за разом ставит на место каждого, кто посмеет оскорбить её или её семью, стала гордиться им и его победами, и это вполне утоляло её тщеславие. Джейме вернул свою славу блестящего рыцаря, а она вернула славу о своей красоте, высокомерии и остром языке. Они больше ни от кого не таились, сразу же объявив о своей свадьбе, и тут оказалось, что для многих это не имеет значения. Они даже породили небольшую моду на инцест среди впечатлительной молодёжи. Этому, правда, уже мало кто был рад. Но они держали головы высоко, и из этой гордости, памяти об их величии, об ужасах, на которые они были способны, и их любви, которая со временем стала обрастать легендами, рождалось уважение. Тирион хмыкал, глядя на это, отлично понимая, что причина половины их успеха кроется в их красоте. Будь Джейме уродлив и лишён своего обаяния, он так и остался бы лишь вызывающим омерзение убийцей королей и подкаблучником своей сестры, тайком раздвигающим ей ноги — но таким, каким он был, он вызывал страх и зависть, и зловещий и таинственный ореол окружал его. Будь уродлива Серсея, её называли бы лишь шлюхой своего брата, зарвавшейся стервой — но такой, какой она была, она вызывала сочувствие, когда разговор заходил о детях, что она похоронила, и трепет перед её почти притягательной жестокостью.
Серсея оставалась хороша собой ещё долгие годы и даже в старости не растеряла красоты. В ней сохранялось величие, которое она несла теперь с грацией и холодной вежливостью, а те, кому повезло снискать её расположение, всегда бывали рады её остроумному обществу и её благодарности за преданность. В этом она тоже оставалась неизменной. Джейме, как все красиво стареющие мужчины, с годами привлекал только больше взглядов, а лёгкость и бесстрашная, хоть теперь и более беззлобная, насмешливость, с которой он умел держаться, и сила, в которой никто не смел сомневаться, продолжали очаровывать.
Где бы они ни жили, каждый год несколько месяцев они проводили в доме у моря, который Тирион переписал на них. Он всегда приезжал на пару недель, пока они были там. Он видел, как росла Аурелия, становясь красавицей и сорвиголовой. Она потребовала, чтобы Джейме учил её драться на мечах, и он учил. Серсея была не вполне довольна, но позволяла дочери всё. Он видел, как покой приходил к Серсее. Как страх снова потерять всё медленно покидал её. Он смотрел, как они с Джейме стояли, держась за руки, и когда Серсея поднимала глаза на своего мужа и брата, в её глазах были только любовь и счастье, а он по-прежнему смотрел на свою сестру и жену так, будто она — вся его жизнь. Они оба снова стали много смеяться и уходили вдвоём в лес, как в детстве, и Тирион, играя с Аури, конечно, думал, что они там занимаются любовью на траве. Иногда травинки в волосах Серсеи подтверждали его предположения.
Аури с возрастом становилась такой же острой на язык, как и её родители, но больше всего она переняла лёгкое очарование Джейме. Вкупе с красотой Серсеи это делало её практически неотразимой. Серсея смотрела на неё с обожанием, нисколько не завидуя её юной красоте. Джейме обожал её не меньше, если не больше. Тирион боялся, что их дети унаследуют жестокость, как когда-то унаследовал и приумножил её Джоффри, но Аури была хоть и дерзкой, но добрейшей девочкой. Девочки определённо получались у них лучше.
Серсея не хотела больше детей, и Джейме был с ней согласен. Аури была их счастьем, их вознаграждением за все потери, и они не желали большего, они желали лишь уберечь её. Серсея достаточно рожала и была уже немолода для этого, а Джейме успел заработать по седому волосу за каждые её роды и не хотел больше бояться потерять её. Но жизнь преподнесла им сюрприз, и, когда Аури было семь лет, несмотря на все меры предосторожности, Серсея снова забеременела. Они оба были напуганы, и Джейме сам предложил Серсее избавиться от ребёнка, пока не поздно. Он почти умолял её об этом, но она была непреклонна.
— От твоих детей я не избавлялась и не буду, — твёрдо ответила она.
Он нежно поцеловал её и сдался. А Серсея вспоминала ту ночь, когда, как она была уверена, впервые понесла от него, и то ликование, которое она испытала, узнав о беременности. Это была месть Роберту и дар им с Джейме, то, что принадлежало только им двоим, и она торжествовала, думая об этом. Джейме, не зная мыслей Серсеи, вспоминал об утре перед её свадьбой, когда они занимались любовью и он думал, что отпускает её навсегда. Он мог бы думать о рождении Джоффри, Мирцеллы или Томмена, об Аури, но, сам не зная почему, он думал о том утре, о том, как прекрасна она была, как счастлива, и как несчастен был он, когда его сестра и возлюбленная шла под венец. Впрочем, совсем скоро она снова была с ним. Как и всегда.
Беременность была поздней и тяжёлой, как и роды, но удивила их ещё раз: Серсея родила близнецов.
— Ну отлично, — расхохотался Джейме, пытавшийся смехом унять страх, когда мейстер с преувеличенным льстивым восторгом объявил, что идёт второй ребёнок. — А я всё думал — как же наш род будет продолжаться? Теперь всё в порядке.