более эффективным.
— Любопытно… А чем еще занимаются веллары?
— Ну… — Иштан замялся; его взгляд вдруг остановился губах певуньи; с
тех пор как он еще утром, в замке, обратил на них внимание, они казались
ему самой прекрасной среди всех черт ее лица: вся ее красота, вся ее
сущность словно свелась для него к этим, похожим на цветок, губам! Он
нервно сглотнул, с трудом отвлекаясь от них:
— Ну, это… это трудно объяснить. Мы как будто передаем силу Эллар в
этот мир — тем, кто в ней нуждается. А мэлогрианы — что они делают?
Тоже работают с силой?
Соик задумалась, потом, немного помолчав, сказала:
— Нет, мы не берем ничью силу — скорее, настраиваем свои тела и души
так, чтобы их вибрации совпадали с вибрациями окружающего нас мира —
деревьев, цветов, животных.
— А как же виденье?!
Она тихо рассмеялась — у нее был удивительный, похожий на воркование,
тихий смех; в нем Иштан с волнением уловил все те же трепетные нотки…
— У логимэ нет виденья. Мы просто чувствуем все то, что вы видите —
чувствуем намного сильнее, чем другие эльфы, и стараемся постоянно
быть в равновесии с тем, что чувствуем.
— Удивительно! — искренне изумился Иштан. — А если вы почувствуете
что-то плохое... ну, там, боль, страдание — что тогда?
Лесная эльфа опустила глаза, теплое выражение сбежало с нежного лица.
— Тогда нам придется испытать их на себе…
Иштан вдруг почувствовал — не увидел, а, как ему показалось, именно
почувствовал! — как ее объяла внезапная грусть. Обеспокоенный, он
склонил голову, заглядывая в лицо логимэ; точно привлеченная его
взглядом, та подняла глаза. Странное ощущение охватило веллара — ему
вдруг показалось, что он смотрит в зеркало. Почти с изумлением он
узнавал в стоящей перед ним логимэ собственные черты: ее чуткость,
спокойствие, постоянное ощущение подспудно текущих мыслей — все это
было невероятно знакомо! Даже некоторая уклончивость ее слов была ему
понятна и близка! Ему вдруг показалось, он способен ощущать, что она
чувствует — даже не ощущать, а как будто слышать, словно тонкий, почти
неуловимый звук, доступный лишь по-особому настроенному слуху…
Сердце бешено заколотилось в груди Иштана — чувство, испытанное еще в
тот первый вечер в Круге песен, охватило его с новой, огромной силой; он
вдруг почувствовал себя ужасно близким этой девушке! Не в смысле
открытости мыслей и сердца, а, скорее, наоборот, в общей затаенности
чувств, в тонкости характеров, в их почти болезненной тактичности. И в
этом ощущении схожести Соик уже представала в его воображении не
столько как женщина — они были словно двое близнецов! Он ощущал, как
все его существо тянется к ней, точно притягиваемое какой-то
пронзительной родственностью; ему невыносимо хотелось подать знак,
который позволил бы лесной эльфе узнать его. «Я такой же, как и ты!» —
хотелось прошептать ему — хотя нет! — он не стал бы говорить ничего! Он
бы просто молча прижался лицом к ее мягким волосам и стоял бы так,
ощущая, что она без слов все понимает, все чувствует… Одна мысль о
такой возможности окатывала Иштана, как волна, выбрасывала куда-то за
пределы видимой части мира, и там начиналось что-то другое — настолько
тонкое, хрупко-непрочное, настолько восторгавшее молодого веллара, что
он боялся заглянуть туда даже мысленно.
Лесная эльфа словно поняла его волнение — отвела глаза и, ничего не
говоря, пошла дальше — и это было сделано так естественно и тонко, что
Иштан снова ощутил прилив горячей благодарности. Молча, они
продолжали углубляться в лес. Лунный эльф шел, почти касаясь плечом
логимэ; все время пока они шли, волнующее предчувствие продолжало
шириться в его душе — предчувствие свершения чего-то огромного и
невероятного в своей значимости! Оно еще более обострялось оттого, что
порой, когда он ловил изумрудный, прозрачный взгляд Соик, ему вдруг
казалось, что она тоже ощущает происходящее сейчас между ними…
Однако в следующее же мгновение ее глаза опускались — она словно
ускользала от этого чувства, витавшего в воздухе и успевшего так прочно
опутать веллара; ускользала, тем не менее, не отклоняя его окончательно, а лишь мягко отступая назад, в свой тайный мир, скрытый от чужих глаз,
точно потаенный цветок…
С удивлением для себя самого Иштан вдруг понял, что вовсе не желает
вторгаться в этот скрываемый от него мир. Более того, предчувствовал, что