горизонтом лучей солнца. На бордюре фонтана уже никого не было…
Отвлекшись от рассвета, Кравой снова вернулся к своим мыслям — они
уже не клокотали в нем, а словно давили на душу, оставляя ощущение
тяжести. Много странного было в истории, рассказанной Коттравоем —
хотя Кравой и не сказал этого, в описании раненого он тут же узнал
магона. Значит, легенды правы, и потомки древних бунтарей до сих пор
живы… Но что делал магон в окрестностях города?! И откуда у него могла
оказаться часть солнечного венца?! И кто вынул янтарь из золотой
оправы? Если он, то куда спрятал? А что, если камень попал в руки
магонов?! — Последняя мысль особенно волновала Кравоя: даже эльфины-
краантль знали, какая великая солнечная сила сокрыта в камнях,
вставленных Кайлалом в венец: каждый из них вмещал в себе силу солнца
в одном из положений на небосклоне в течение дня и в одной из лун
солнечного года; всего же камней было двенадцать — и один из них мог
находиться в руках врага.
Не меньше этого тревожили Кравоя и слова о смертельных ранах на теле
несчастного, так подозрительно похожих на след от когтей огромной
кошки. Конечно, это мог быть лесной зверь, но Кравою почему-то
казалось, что здесь не обошлось без хэуров — воинов-оборотней,
способных принимать облик гигантских рысей. Они обитали далеко на
севере в городе-крепости, именуемой Сиэлл-Ахэль — Серая цитадель — а
их отношение к эльфам было далеко от симпатии. Все дело было в том, что
у каждого хэура имелся эльфийский «двойник», так называемый авлахар
— их души от рождения были связаны между собой. Убив авлахара, можно
присвоить его магическую силу, так что хэуры, даже не имея к эльфам
иных претензий, частенько охотились на своих «близнецов», желая стать
сильнее. Именно так погибла некогда Моав — убитая своим рысьим
двойником и одновременно кейнаром. Приняв ее силу, позже он стал
Избранным и сразил Моррога в решающий момент Великой битвы, а
жертва лунной княжны стала легендой…
Правил Серой цитаделью Князь рысей, и случилось так, что он также имел
непосредственное отношение — на этот раз к самому Кравою: нынешний
предводитель хэуров — Гастар — был его авлахаром… Со времен Великой
битвы он ни разу не заявил о себе, и это несколько удивляло старшего
жреца солнца. Он понимал — Князь рысей не из тех, кто станет
отказываться от добычи, и уж тем более не из тех, кто способен струсить.
Во время Битвы Кравой лишь мельком видел Гастара, однако было
непохоже, чтобы тот узнал его — увидеть, кто именно твой авлахар, можно
лишь взглянув в волшебное озеро Мертвых. Но с того времени прошел не
один год — теперь, скорее всего, князь Сиэлл-Ахэль уже побывал на Озере
и знал своего авлахара, и то, что он не явился за его душой, было крайне
странно. Эта неспешность настораживала Кравоя: едва ли было что-то, что
мешало хэуру заявиться к лунному городу, — найденный магон и его раны
были тому лучшим свидетельством — однако отчего-то Гастар до сих пор
не спешил разделаться со своим авлахаром… В общем, столько вопросов
обрушилось на бедного краантль за эту ночь — а вот ответов не было ни
одного…
Он прислонился лбом к оконной раме; лежащий в кармане зубец точно жег
через одежду — так сильно и остро, что Кравой не мог думать ни о чем
другом. Ощущение огромной значимости случившегося наполняло его: он
чувствовал — сегодняшний день навсегда изменит его жизнь, а может, и не
его одного, и от этого чувства было и страшно и волнительно. Глядя
сосредоточенным взглядом перед собой, он пытался объять это ощущение,
запомнить, сохранить, и чувствовал, как сердце отзывается на это чувство,
точно чуткий слух на едва различимую знакомую песнь. И по мере того,
как это ощущение крепло, волнение Кравоя становилось все сильнее и
сильнее: тяжесть наполнявших чувств была так невыносима, что казалось
невозможным дальше находиться одному здесь в комнате! Он ощущал
почти физическую потребность излить свои эмоции и мысли — кому
угодно, только теперь же! — пока они не разорвали его на части.
Послышавшийся стук в дверь показался Кравою голосом милостивой
судьбы. В момент, когда он обернулся, из-за приоткрытой двери
показалась голова Иштана; на его лице витала робкая улыбка. Увидев
веллара, жрец солнца удивленно нахмурил брови — эллари?! В такую
рань? — Но уже в следующий же миг заулыбался — ему показалось, он